Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Я делаю свое дело, а коли надо — и скажу что следует! Но ни разу в моей голове не было неразберихи от ваших высоких слов да разного туману. И особенно когда это не вяжется с тем, что я сам испытал и что вижу вокруг.

— Значит, главная разница между нами в том, что я путаник, а ты — нет… Можешь теперь читать за меня лекции, а я отправлюсь мести улицы!

Он ухмыльнулся, отчего ему явно полегчало, зато отец еще пуще распалился.

— Не болтай чепуху!

— Или перейду на должность домашней хозяйки, — продолжает Имрих в том же насмешливом тоне. — Жена будет получать прибавку за многодетность, а я стану стирать, мыть посуду…

— Такие речи прибереги для своих демагогов, которые только и умеют, что подстрекать да насмешничать! — Михал Земко приподнимается в кресле. — Я думал, у моего сына хватит выдержки, чтобы сразу не наложить в штаны, даже если придется кое-что проглотить и кое-что преодолеть в себе… Ну, а если я ошибался, делать мне здесь больше нечего!

В сердцах он действительно готов тут же ехать домой. Нелегко Имриху с Кларой удержать его, когда все в квартире словно бурлит и клокочет и даже такие обыденные вещи, как кухня и газовая плита, не кажутся больше солидными и безопасными.

Успокаивается только благодаря Кларе, которой во что бы то ни стало хочется примирить свекра с мужем. Но успокаивается лишь внешне, по видимости…

И сын и отец долго не могут заснуть. Они в разных комнатах, но думают друг о друге, и вихри в их головах очень схожи, вьются вокруг одних и тех же вопросов… Только Катка спит в ту ночь беззаботным, ничем не омрачаемым сном, ибо от того, что наговорили друг другу отец и дед и что мешает им заснуть, ее охраняет надежная стена детства, впереди у нее еще так много игрушек, развлечений и открытий. Возбужденные голоса взрослых проникают в ее маленький мир всего лишь как бормотанье, как однообразный говор волн, обессилевшими, шипящими языками трущихся о теплый, приятный песок.

На другой день Божена проснулась в тихом пустом доме.

Лежа, прислушивается — и тишина вокруг начинает шуметь настойчиво и монотонно. Кажется, будто сама она плавает в легкой, приятной воде, звуки доносятся откуда-то из нереального далека. И вот понемногу оживает июльское утро прошлого лета, когда она впервые проснулась вот так же, в уютной и чистой, как это бывает у старых дев, квартирке тети Марии. Божена провела у нее больше недели — тетя спала на кухне, а она просыпалась примерно через полчаса после ухода тети на работу. Дом стоял в тихом поселке у леса, тетя Мария, которая была на два года моложе Божениной мамы, служила начальницей отдела кадров на большом заводе под Татрами.

По беззаботным дням с купаньем, прогулками и сладким бездельем теперь остается только вздыхать. Хотя, вспоминает Божена, все еще лежа в постели, и теперь ей предстоят дни, не слишком обремененные обязанностями и точной программой. Но почему-то в груди от этого возникает неприятное, давящее ожидание, и не поймешь, надолго ли оно и как от него избавиться.

Сжав губы, Божена встает, поспешно одевается. Обычно в это время мама уже дома, но сегодня должны увозить самых старших телят, и она задержится. Только бы отец не пришел домой до ее возвращения, со страхом думает Божена, медленно дожевывая невкусную, крошащуюся булку с маслом и запивая ее чаем.

Вдруг она испуганно вскакивает — перед домом загремел и перешел на тихий рокот мотор трактора. Кажется, сюда. Но кто?

Обеспокоенная, она выходит из кухни и на открытой веранде встречает брата Владо. В синем комбинезоне, самый смуглый и коренастый в их семье — как всегда, при виде сестры улыбается.

— Ты дома? — приветливо спрашивает он, и Божена знает, что с его стороны ей не угрожают ни дальнейшие расспросы, ни упреки. Это он всегда предоставлял отцу с матерью или Имриху; сам же обычно слушал и смотрел, словно долго еще собирался учиться у старших, прежде чем стать более жестким и требовательным.

— Знаешь что, — предложил он сестре, когда они немного покалякали о том о сем, — тут тебе одной тоскливо. Поехали-ка лучше ко мне, мы на прошлой неделе купили мебель. Скажешь потом Терезке, хорошо ли она расставлена. Я в таких вещах не больно разбираюсь…

Одетая как и вчера, Божена идет за Владо. Садится в кабину большого трактора, который он должен опробовать после ремонта. Едут быстро, оставляя позади дома, деревья и людей — все какое-то смазанное, несущественное для Божены… Подавленность ее не рассеивается, ей не удается спокойно и уверенно глядеть вокруг. Слишком много еще в ней того, чем она жила последнее время, к чему привыкла: комната в общежитии, коридор, дорога к факультету, аудитория, знакомые девчата и Анна.