Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

Отец все видит, замечает каждую мелочь, каждую новую черточку в его поведении, но не умеет да и не хочет прервать вдруг возникшую непривычную для обоих напряженность. От томительных часов, проведенных в дороге, от никчемных разговоров здесь, в квартире, он вдруг почувствовал необходимость разрядки — надо было сдвинуться с мертвой точки, пусть даже с громом и треском.

— Я был там, где положено, хоть это не доставляло мне никакого удовольствия. — Имрих вытягивает ноги. — А потом… в общем, скажу тебе без обиняков и без оправданий, что я обо всем этом думаю. Так вот: другой на моем месте повел бы себя куда хуже…

— От твоих речей, сынок, я не стану мудрее этого стола. — Средним пальцем правой руки Земко-старший постучал по столешнице. — Если только за этим я ехал к тебе, благодарю покорно! С таким же успехом можно было оставаться дома.

Из соседней комнаты вышла Клара. Она видела жест свекра, слышала последнюю фразу, непонимающе и как-то испуганно посмотрела на него. Пожалуй, в ее глазах на миг промелькнула и враждебность. Затем быстро перевела взгляд на мужа, человека близкого и более понятного.

— Ну, что на кафедре? — спросила она. Михал Земко невольным пожатием плеч выдал удивление: неужели она спрашивает просто так и больше ничего ее не интересует? Сам он отнюдь не был под каблуком у жены, но та не удержалась бы по крайней мере от насмешливого тона, чтобы он сразу понял, как низко пал в ее глазах.

— Сперва сядь, — сказал ассистент Имрих Земко. Сказал тихо, с расстановкой и так значительно, что Клара тотчас послушно опустилась в кресло напротив свекра и превратилась в незаметную, но внутренне напряженную слушательницу. — Уж если мы тут сошлись, — улыбнулся он отцу, наморщив лоб и сузив глаза, дрожью левой руки и пальцев выразительно показывая, что он не совсем трезв и не собирается это скрывать, — принимайте меня таким, каков я есть, и я вам кое-что скажу… Уж если мы собрались как на семейный совет, я изложу вам все по порядку…

Отец и жена молча ждали. Имрих заговорил снова:

— Заседание кафедры — ничего особенного. Да я, собственно, и не знаю, что там было, поскольку минут через сорок пять меня вызвали на партбюро. Так-то. И сообщили, — его лицо напряглось, словно он враз протрезвел, — вернее, зачитали — мол, моя апелляция по поводу восстановления в партии контрольной и ревизионной комиссиями районного комитета отклонена…

Клара глотнула воздух, приоткрыла рот и прижала к щеке левую ладонь, точно у нее вдруг разболелся зуб. Михал Земко не шелохнулся в своем глубоком кресле.

— Да! Словом… официально поставили в известность, и я расписался, где положено, что принимаю сей факт к сведению. Обычное дело. Честь труду — честь труду [3] Партийное приветствие в Чехословакии. , всего наилучшего. На кафедру я, разумеется, не вернулся. Решил, что имею на это право. Вышел из здания факультета, встретил одного знакомого, и отправились мы с ним в кафе. В деревне это называют трактиром. — Он глянул на отца. — А в городе — кафе. Хотя с меня хватило бы и обыкновенной забегаловки, где нет ничего, кроме рома, водки да пива. Я человек скромный…

— Ужасно! — вздохнула Клара и жалостливо посмотрела на мужа.

— Ах, Кларика. — Имрих неловко нагнулся к жене и привлек ее к себе. — Не воспринимай это так трагически. Не стоит!

Михал Земко смотрит на сына и сноху, притихший, втиснутый в кресло, и слова Имриха, обращенные к Кларе, обжигают его, но одновременно и утешают. Сын умеет сохранить самообладание, настоящий мужчина, что ни говори… Он бы тоже что-нибудь сказал, но во рту и горле пересохло, да и вообще, что тут скажешь! Говорит сын, а он слушает — ведь ему так этого хотелось.

— Вот и все, — заканчивает Имро. — Видите, я даже не очень пьян и, если бы не встретил знакомого, пошел бы прямо домой. Водка не выход, верно, отец?

Отец кивает: верно, сын, выпить лучше на радостях, с добрыми товарищами, иначе выпивка, ей-же-ей, не многого стоит…

— Так-то, — вдруг резко закончил Имрих и посерьезнел; доброжелательного взгляда отца он словно бы не заметил. — Дали мне пинка!

Клара недоуменно смотрит на него расширенными зрачками: что такое, Имро, почему? Я не люблю, когда ты меня так пугаешь, не люблю сложностей! О господи, я не создана для этого, ненавижу такие ситуации, боюсь их, даже когда о них всего лишь рассказывают… Отец весь напрягся. В последних словах сына ему слышится что-то злое, непонятное и недопустимое. Постой, постой! Я твою кафедру не знаю, таких уведомлений мне держать в руках тоже не доводилось, что и говорить… Но ведь речь идет о чем-то более важном. Независимо от кафедры и уведомления. При чем тут «пинок», что это значит? Объясни, пожалуйста…