Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

Другие присоединились: и верно, ни рыба ни мясо. Ондра выкручивался — мол, строю дом, сами знаете… пятое-десятое, что-де я могу поделать… А под конец еще и взъерепенился: раз я вам не хорош, раз вы меня поносите, могу и партийный билет положить на стол! Сунул руку в карман спецовки, точно собирался достать билет, но тут Михал Земко — ему всегда не много надо, чтоб и взбелениться, — выскочил из-за стола.

— Ах ты, осел! Будь я твоим отцом, влепил бы тебе такую затрещину, что и за три дня бы не очухался! Видать, совсем память отшибло — да без партии ты и по сей день батрачил бы на Бочкая, как твой отец в прежние времена! Получал бы на обед пустую лапшу с творогом да кружку простокваши и изволь коси с рассвета дотемна, чтобы не подохнуть с голоду!

Ондрей опустил руку, что-то забормотал, тем дело и кончилось… Пропесочили его тогда как следует. Особенно усердствовал он, Михал Земко, в ту пору еще не думавший о собственном сыне — о том, что его ждет. На факультете, до которого сейчас рукой подать, все не так, все гораздо сложней. Каждый там умеет говорить, произносить речи, этим они и живы. А в решающую минуту наверняка никто не выскочит из-за стола и не крикнет:

— Ах ты, осел! Что ты тогда болтал, чему поддался, зачем подписывал?! Пойми, как коммунист ты не многого стоил, но теперь соображай сам, дружище! Шевели мозгами, ведь ты их столько лет тренировал, пичкал знаниями!

Факультет есть факультет. Гладкие речи, точные доводы, а критические замечания выстраиваются в ряд, как кирпичи в стене, их не проломить ни крепким словцом, ни криком. Ты был недостаточно тверд, поддался уговорам… Не устоял в том-то и в том-то, тогда-то и тогда-то. Пойми, признай свои ошибки и наберись терпенья. Тут тебе не исповедальня. Все это уже в прошлом. Окончательное устранение последствий — вопрос времени. Ты и сам знаешь это не хуже нашего, вот и прояви благоразумие, пойми…

Призови на помощь хотя бы историю. Как специалист, ты в ней хорошо разбираешься и должен признать, что это неплохой совет. Мир велик и сложен. В нем свои строгие закономерности, да-да… И ты должен напоминать себе каждый день в собственных же интересах, что за твоим домом, за границей города, в котором ты живешь, мир только начинается…

Обозвать ослом можно не везде и не всякого. Такова правда, твердая и прямая, как линии домов и кварталов, вдоль которых идет Михал Земко. Чувствует он себя не бог весть как хорошо, уже несколько месяцев что-то гложет и подтачивает его здоровье. Сумка оттянула руку, болит плечо, идти тяжко. Не иначе, в крови завелась какая-то зараза, и от нее лихорадит. Но голова ясная, не поддается. Хотя не все знаешь — да все знать и невозможно! Зато многое угадываешь чутьем и додумываешь.

Главное теперь — выяснить, в чем конкретно провинился сын и каково его положение. Ради этого он и приближается теперь к новому кварталу, состоящему из светлых, ярких домов. Но то, как и чем живут люди за их стенами, не передашь какой-то одной беззаботной краской.

Имро живет в светло-голубом доме, но дверей квартиры на пятом этаже никто не отворяет, хотя Михал Земко звонит уже пятый раз. Тогда он медленно спускается по лестнице, ставит сумку перед парадным и начинает ходить взад-вперед по широкому асфальтированному тротуару. Скоро три, какая-то сероватая дымка на небе скупо пропускает через свою паутину солнечный свет. Михал Земко старается подавить волнение. Спешить незачем. Всему свой черед, и нужно уметь терпеливо ждать.

Спокойно, с достоинством оборачивается на семенящие детские шажки и чуть усмехается, когда маленькая Катка со своим особенным «Дэда, дэда!» руками и головой прижимается к его ногам. Нагнулся к девочке в синем пальтишке, притянул ее к себе левой рукой, а глазами следит за Кларой, которая подходит с неуверенной улыбкой.

— Добрый день, — приветливо здоровается сноха, и ее фигура в красном пальто с белым меховым воротником кажется свекру выше и стройнее, чем прежде.

— Вот неожиданность, — растягивая слова, произносит она подчеркнуто вежливо и, пожалуй, слишком звонко. — Давно нас ждете?

— Да нет… — отвечает Михал Земко, и всю дорогу на лестнице и в лифте они говорят, избегая каких бы то ни было обращений, перебрасываясь неторопливыми краткими вопросами и ответами.

Он не голоден, ничуть — уже пообедал. Мама всем шлет привет и посылает… Он ставит сумку на кухонный стол. Право, не знаю, что там, вынь сама… Нет, кофе он не хочет, не привык еще к этому напитку, столь любимому в нынешних учреждениях.