Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Нет. Никаких подробностей я не знаю.

— Речь идет об агрегате стоимостью в два миллиона валютных крон. Везти его далеко. Ради этого в одном нашем районе пришлось укрепить пятнадцать мостов.

Это-то я хорошо знал. Ведь именно мы, помимо текущей работы, возились с этими мостами.

— Знаю. Наши люди работали.

— Послушайте, — доносился до меня сквозь писк в трубке уговаривающий голос, — детали пресса погружены на три специальных трайлера. Нельзя задерживать отправку такой махины…

Вьюга прервала связь по дорогам, но не сорвала телефонные провода.

— Мы сделаем все, что в наших силах.

Такой разговор мне нравился. Мы сидели в тепле; в печке, в которой крошечные отверстия форсунки разбрызгивали солярку, гудело пламя. Подобного рода изобретения позволяют забыть о непогоде.

— Препятствия есть?

— Рад, что спросили. Есть: погода.

Секретарь первый поинтересовался такими вещами. Начал он издалека, но до цели добрался.

— Погода… — протянул он, хрипло откашлялся. — Гм… А вы не ждите, беритесь за дело.

Обадал принес пол-литровую кружку горячего чаю, поставил на стол передо мной. Я жестом спросил, нет ли чего-нибудь подлить в чай. Он повернулся, открыл массивный дубовый шкаф. Сдвинул в сторону папки с делами, вытащил из-за них бутылку сливовицы.

Откупорил. Я взял у него бутылку, налил себе сам — примерно пятую часть кружки. Как чудесно запахло!

— Попробую, товарищ секретарь. Как только чуть стихнет, двинемся.

Далекий писк в трубке не смолкал. Я покосился на аппарат, плотнее прижал трубку к уху.

— Доброй ночи!

— Вам того же, — ответил я и положил трубку.

Ходьба в коридоре прекратилась. Люди укрылись в тепле, устраивались на отдых.

— А в горах все валит и валит, — заметил Обадал. — Попотеем мы на этих двенадцати километрах!

— Есть у тебя кто на линии?

— Сейчас нет, — извиняющимся тоном ответил он.

Я махнул рукой. Он опасливо ждал, что я скажу.

— Отдыхают… Да и пурга не дает…

Я отпил чаю. Превосходный! В нос шибал аромат сливовицы, дурманил голову, напоминая давние зимние вечера молодости. Сад, окруженный кустами терновника, из ягод которого мы с Ваничеком в Доброй гнали самогон, жгучий, как огонь.

— Отличная у тебя сливовица. Домашняя?

— Ага. Еще до снега гнали.

— Пускай люди отдохнут. Ничего мне не объясняй, сам понимаю. Но поди объясни директору машиностроительного, почему ты не можешь начать работы.

— А что ему объяснять?!

— Выпей и ты, Обадал. На здоровье. — Я пододвинул к нему бутылку.

Он опасливо посмотрел на нее и отхлебнул с наперсток.

— Что будем делать?

— Дадим людям еще часок поспать. Из тех, кто приехал со мной, четверых вышлешь, на трассу. Достала со стругом гони к Рудной. Да, да, к, Рудной, — повторил я, встретив его вопросительный взгляд. — Пускай разведает, как там на дороге. И звякни-ка в осиное гнездо. То есть в Рудную, в тамошнюю милицию — не знают ли, до какого места от города они еще могут добраться.

— Почему Достала?

— У него самый большой опыт работы со стругом, все хитрости знает, — объяснил я. — На пятачке развернется, хотя в десятитонке вместе со стругом восемь метров будет.

— В Рудную не дозвониться. Видно, провода сорвало.

Буран осадил нас, медленно наваливаясь на грудь. Он поднял забрало, чтоб лучше видеть, и пляшет вокруг нас. Хлопья летят с неба, нежные, светящиеся, и, уплотняясь, давят. Я видел: дорожному мастеру Обадалу больше всего на свете хочется закрыть глаза и проспать всю эту карусель.

Я вынул полотенце. Из крана текло. Под этой струйкой я ополоснул лицо. Теперь я чувствовал себя отлично. Алкоголь взбодрил меня изнутри, холодная вода — снаружи. Теперь я готов был в любую минуту выйти на трассу и повести свое войско против этой сволочной пурги.

Обадал клевал носом. Прикрыв веки, тупо уставился в одну точку. Я подсчитал, сколько мне удалось поспать за эту неделю, вышло — пять часов. Привычка. У Обадала такой привычки нет. Мужчина в теле. Он страшно боится что-либо решать и всякий раз, как я приезжаю к нему на участок, встречает меня с церемониями. Я долго не понимал, откуда такая почтительность, пока не догадался, что он просто боится меня, как некоторые боятся черной собаки только потому, что она черная и у нее длинная морда.

Придвинув к себе телефон, я набрал номер.

На другом конце провода отозвался Павличек. Он ждал звонка и снял трубку после первого же гудка.

— Это ты?

Во рту скопилась слюна с привкусом алкоголя — я сглотнул. Надеюсь, Павличек не унюхает.