Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

В отместку, надо полагать. Пускай.

Метрдотель принес джин и постоял в проходе между столиками, равнодушно глядя по сторонам.

По Национальному проспекту проехала поливочная машина.

Большая стрелка часов на углу дернулась и отошла на деленье вперед.

Я сказал себе, что самое разумное сейчас допить, вернуться в институт и подойти к профессору Ондроушеку. Объяснить все гриппозным состоянием и спросить, не проэкзаменует ли он меня на той неделе. А там собраться и поехать к «Глаубицам», где сейчас все наши.

Но в ту минуту рыжеватая поднялась, огладила ладонями штанины темных брюк и подскочила к разложенным стопкам журналов. Вернувшись к столику, взъерошила рыжую гриву, склонилась и долго искала что-то в плетеной сумочке — вытащила наконец блокнот и положила возле «Же́ны а моды».

«Ничего сверхъестественного», — подумал я. Довольно неопределенное личико, излишне острый подбородок… Но то, что она выделывала с телом, это верчение боками, меня захватило. Красавицы надменны, а с надменной девчонкой всегда тяжело. У нее слишком много идей, и ее нелегко устеречь. Неброская внешность в жизни не помеха. И тут я сам себе сказал: «Сегодня, Алеш, будь один раз храбрым! А Ченька Колман со своим витийством пусть катится к чертям собачьим!» И начал действовать.

Правда, я перед этим в третий раз пропустил рюмку, поскольку каждый человек где-то внутри себя — трус. Просто некоторые вид делают, что не такие. Я, кажется, был трус от самого рождения. И свинство, что родители не выколотили это из меня давным-давно.

Потом я вытащил карандаш. Кружилась голова… феноменально! Век живи — век учись. Утром пей только молочко. Так что? Кого выпер Ондроушек? Кто хочет доказать в конце концов, что он не баба? Алеш Соботка!

Я запустил отяжелевшую руку в волосы и приказал себе: «Возьми карандаш!..»

Потом решительным росчерком без колебаний написал:

Я на вас женюсь! Как вы на это? Блондин в темном шарфе. Сижу возле буфетной стойки, где пирожные. Помимо прочего, читаю и считаю до ста.

В несколько раз сложил желтый листок, выдранный из расписания лекций, щелкнул портфелем, улыбнулся проходившему метрдотелю и спросил:

— Вы не могли бы передать эту записку той русалочке, пан Мужик? Не этой — той, — показал я глазами на окно, — в зеленом батнике!

Пан Мужик не повел и бровью. Он был немолод, расторопен, отрастил брюшко и со времен своей ушедшей стройности видел и не такое. Вытряхнув пепельницу и пододвинув стул, он взял записку и неторопливо пошел к девушке, одетой в батник цвета речной травы.

В волнении я начал искать сигарету. Но не успел зажечь, как метрдотель вернулся.

Теперь он вылупился на меня, как будто только увидал мои голубенькие глазки и короткий нос. Через секунду, впрочем, так же вылупился я. На желтую бумажку, поперек которой рыжеватая печатно синей пастой прописала:

Я — за!

Просто взяла и подмахнула. Даже не обернулась и не оценила мои плечи. Не зная даже, от кого записка. Только чтоб отвязаться.

Меня это задело. Иронизирует!..

Я ваял портфель и двинулся к окну.

Сделать ей небольшой сюрприз.

— Записка была от меня, — сказал я и, не дожидаясь приглашения, уселся возле рыжеватой на свободный стул.

Она подняла голову, раскрыла во всю ширь коричневые, как два финика, глаза и, подперев кулачком подбородок, стала на меня глядеть.

Потом слегка усмехнулась и сказала:

— Знаю…

И сказала самым что ни на есть спокойным и приятным голосом, какого я еще ни у одной девчонки не слыхал.

Это ее спокойствие и умные глаза стали вдруг действовать мне на нервы. Действовать на нервы самым изощренным образом.

Я сказал поспешно:

— А я на полном серьезе насчет…

Она кивнула:

— Разумеется! Я тоже.

Потом взяла ручку, уткнулась прямым носиком в «Жену а моду» и стала списывать рецепт приготовления картофельных котлет.

Меня это взбесило. К тому же я как-то затылком чувствовал, что джин кончает свое действие, рассасывается у меня в крови и смелость меня покидает. В этом взбешенном состоянии я перешел на «ты».

— Вязание ты, случаем, не захватила? Вязание — надежное прибежище несчастных жен, — сказал я насмешливо.

Рыжеволосая взглянула на меня — и не обиделась.

— Готовкой ты не занимаешься? — спросила она.

— Не занимаюсь, — раздельно произнес я, не зная, что о ней и думать и когда уж наконец закончится этот обмен мнениями.

Я посмотрел на сумочку. Под свитером там были литографированные лекции, сверху лежала обернутая книга и большое желтое яблоко.