Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Пекара сейчас не интересует ни какой-то Мишо, на «Взаимопомощь», он устремился за Янко, который схватил свой портфель и мчится прочь. В дверях Пекар пытается сунуть бутылку ему в портфель, хотя ясно, что туда не вместилась бы и пробка.

— Отстаньте, не будьте смешным! Как я объясню, что не успел написать отзыв? — защищается Янко, повысив голос, и быстрыми широкими шагами уходит выполнять свою дневную норму обязанностей.

— Сто двадцать — брутто гонорар, минус налоги, минус проценты… — топает за ним Пекар, показывая расчетный листок и громко анализирует, где произошла ошибка. — Ведь это же «бикавер», а не какой-нибудь яблочный «стенолаз»…

Снова сует преследуемому в руки бутылку, и когда тот прячет руки за спину, пытается засунуть ее ему под мышку, как градусник.

— Перестаньте, не щекочите! — хохочет странный Янко. — Не заставляйте меня прибегнуть к непопулярным мерам.

Неожиданно, как в детской игре в салки, Янко сворачивает в сторону и шмыгает в комнатку, куда и царь пешком ходит.

Пекар обходит дверь и кричит в окошечко:

— Не будьте наивны, пан Янко, не ломайтесь как ребенок!

— Я не ломаюсь, ноль очков! Не старайтесь парализовать меня надуманными проблемами, — вызывающе раздается из-за двери. — Я не могу заставлять людей ждать меня.

— Я поставлю это у двери и уйду, хорошо? — торгуется Карол.

— Я ничего не подписываю. За этот предмет я не отвечаю. Моя компетенция узкоограниченна.

— Моя, твоя, как будто это важно, — пробует Пекар любимый путь к компромиссам, но на душе у него смутно, больно, ему даже хочется заплакать. — Не будем же мы драться, мы же все — словаки.

— Моя мать была «габанка» [92] «Габаны» — потомки немецких колонистов в Западной Словакии. , а отец из обедневшего рода лесничих! — раздается, как эхо, гордый ответ.

— Мне все равно, я за расовое равноправие в соответствии с Хартией ООН. Я засуну ее в окошечко, смотрите, чтобы не упала, хорошо? Вы можете подарить ее кому угодно, мне это безразлично, ясно? Не будьте таким.

Но, когда он встает на цыпочки, чтобы засунуть «бикавер» в окошечко, раздается крикливое предупреждение:

— На вашу ответственность! Помогите, он мешает мне выполнять обязанности.

— Не устраивайте скандала, не надо так кричать!

— Я не кричу, вы оказываете давление. Вы не имеете права. Я теряю представление о времени.

— Хорошо, хорошо, еще увидим! — Пекар наконец отказывается от тщетных попыток; после некоторого раздумья он приходит к выводу, что победа не на его стороне, поэтому бьет ногой в дверь, не очень, впрочем, сильно, и, уходя, говорит почти вслух: — Хам невоспитанный, наглец, воображала, ангела из себя строит! Ему, видите ли, этого мало, он хочет кучу сертификатов!

И тут же пугается, что Янко его слышал. Но из-за двери раздается лишь звук споласкивающего механизма марки «Микадо», он звучит как триумфальный взрыв саркастического смеха. «Смейся, Микадо!» — думает Карол горько.

Когда ржание воды стихло и в месте общественного пользования воцарилась тишина, Пекар на цыпочках, сдерживая дыхание, вернулся обратно.

— Знаете, она у меня сама вырвалась из рук. Не осуждайте человека. Если бы вы знали, в каких семейных обстоятельствах я живу, жена пишет в газеты… — признается он тихим голосом, из которого уже исчезла агрессивность. — Знаете, я совсем другой человек, я рос один, совсем без психолога…

Пекар осторожно нажал ручку и заглянул внутрь. Кабина была пуста. Пуста, как шкаф старого холостяка. В обманутом Пекаре, который не мог понять, куда скрылся странный Янко, снова вспыхнуло негодование, и он забормотал сквозь зубы:

— Не отступлюсь! Старый хрен бюрократический, фарисейский, мещанский, синтетический… Ноль очков, я его сразу раскусил!

Но тут на всякий случай осмотрелся, не слышит ли его кто-нибудь.

Согласно новейшим исследованиям, во вселенной времени не существует, но Пекар, вопреки этим исследованиям, изменился за тот короткий промежуток времени до неузнаваемости. У него было чувство, что он даже немножко поседел, хотя бы душой, что-то в нем поседело, может, печень, может, двенадцатиперстная кишка. А что-то созрело, может быть, аппендицит. Он сразу избавился от стародевической нерешительности и уже больше не теряет в принципе не существующего времени на лишние церемонии.

Опыт из области культуры был так дорого им оплачен, что, несмотря на прямолинейность его характера, сейчас от него можно ожидать сюрприза.