Николай Гайдук - Златоуст и Златоустка

Весла начинали по-старчески покряхтывать, и лодка пропадала за пологом тумана. Мальчик смотрел на солнце, всё вышё вздымавшееся над океаном; потом смотрел на рыбину, взыгравшую перед носом лодки. Перо от подушки, застрявшее у мальчика в вихрах, выпало на воду – поплыло беленьким парусом.

Туман понемногу развеивался – нежный бриз набегал. Не теряя времени, отец начинал утренние уроки, вопросы задавал – по поводу бриза, к примеру. Парнишка был смекалистый, многое знал уже о направлениях бриза, которые менялись дважды в сутки. Бриз дневной или морской имел привычку набегать откуда-то с моря на остров, разогретый солнцем, и потому обладал зарядом освежающим, воздух влажнел от него. Бриз ночной – береговой – щёки надувал на тёплом берегу, дул в сторону моря и потому имел характер нежный, ласковый.

– Отлично! – хвалил отец, выслушав дитя. – Тебе в полёте это пригодится.

Лодка подошла к назначенному месту – кованым рылом ударила в прибрежный камень, таящийся на дне. Мальчик в воду соскочил – облегчить лодку. Руки у отца были могучие – Кузнецарь как-никак; одной рукой он ухватился за железную широкую ноздрю аккуратно кованного кольца – лодка заурчала, заскрипела брюхом и до половины вылезла на берег.

– Успели! – Голос тятеньки повеселел. – В самый раз!

– Куда успели?

Отец, глуховатый, как все кузнецы, не расслышал. «Успели» – это он говорил по поводу солнца, встающего из тумана в северо-восточной стороне, где едва проступали очертания острова. Скала за скалою, выходя из тумана, поднимались по-над водой, распрямляли гранитные хребты, расправляли каменные плечи в лохмотьях зелёной одежды. Утёс под названием Гордый – так нарекли его – самый громадный утёс, возле которого остановились, в эти минуту казался королевским, царственным утёсом – на голове у него сидела золотая корона солнца.

– Это, я скажу тебе, сынок, самая прекрасная минута! Почему? Потому что, когда ты стоишь на скале – ты одинакового роста с солнцем! Соображаешь? – Отец потрепал его по вихрам. – Настоящая птица – одного роста с солнцем, одного роста с небом! Ну, ладно, хватит попусту лялякать. Я воду греть начну. А ты уже в тёплую, да? Не дрейфишь?

– Ну, вот ещё! – Парнишка улыбнулся, глядя, как по воде рассыпаются драгоценные камешки из жёлто-красной солнечной короны – лучи зацепили вершину утёса и отскочили на голубовато-гладкую водяную поверхность.

Подавая пример отваги, отец поднимался на Гордый утёс и отчаянно прыгал оттуда – водичку «грел» для сына. Но «грел» не просто так. Он старался вспомнить, как он летал когда-то, когда незабвенный Старик-Черновик преподавал ему подобные уроки. И вскоре он неплохо «стариной тряхнул». Ласточкой спрыгнув с утёса, он чуть-чуть задерживался в воздухе – парил по-над водой, широко раскрытыми руками разрывая клочья тумана. Правда, он парил-летел всего лишь несколько секунд, чтобы тут же – в трёх-пяти метрах от сына, стоящего под скалой – тяжко плюхнуться в воду, вздымая брызги с такою силой, точно глубинная бомба шарахнула. Стая рыб, кормившаяся в наскальных водорослях, серебряными стрелами шуровала куда подальше, с перепугу иногда выскакивая на поверхность и мерцая слюдяными мокрыми боками. Клочья жёлто-бурых, красных и сине-зелёных водорослей, оторванные от утёса, клубками всплывали. Пузыри бурлили как в тёмно-синем большом котле, дошедшем до кипения.

Мальчуган снисходительно смотрел на отца.

– Да кто же так летает? Так только эти, пингвины.

Выходя из воды, тятенька широко улыбался – крепкие зубы сверкали, как будто в воде успел поймать какую-то рыбёшку.

– Я, сынок, отяжелел. Грехи на дно влекут. Это тебе, безгрешному, сейчас легко.

Парнишка, не моргая, несколько секунд рассматривал отца, который во всём для него был пример.

– А какие, папка, у тебя грехи?

– Ой, сынок, не спрашивай. Грехи не пироги: пережевав, не проглотишь. – Кузнецарь, нахмуриваясь, пристально глядел куда-то вдаль. – Один паровоз чего стоит, не говоря уже о мелочах. Ну, да ладно, что ж теперь? Ещё Платон, сынок, сказал, что море смывает все беды. А знаешь, почему? А потому, что химический состав морской воды очень похож на состав плазмы крови. Это мне уже другой учёный, крёстный твой сказал. Однако, мы, сынишка, отвлеклись. Ты как? Готов? Ну, вот и прекрасно. Пошли.

Желтовато-бурый утёс, задиристо вздёрнутый над морем, снизу казался не таким высоким. А вот когда мальчонка впервые оказался на самом верху – на каменном пупке – и посмотрел оттуда вниз. Ой, ё-ёй! Этот Гордый показался такою громадой, что если не получится взлететь – разобьёшься вдребезги о «каменную» воду, на которой колышется отражение угрюмого утёса. Обнимая сына, Кузнецарь под своей тяжёлою ладошкой чётко ощутил его сердечко, громкое, горячее сердечко, готовое выскочить.