Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Взрослых же приглашали в отдельные помещения сарая, где угощали теми же сиротскими обедами, но с водкой.

Водка была альфой и омегой местных застолий!

Доходило даже…

На одной из второстепенных станции, местный, очень боевой деятель комсомола, почти силком вытащил весь взрослый состав из вагона и, прыгая через пути, завёл в каморку, посреди которой стоял длинный деревянный плохо обструганный стол и скамейки.

Только мы зашли, как другой деятель начал, молча, вбрасывать на стол гранёные стаканы, которые, опасно спотыкаясь, скользили и останавливались прямо напротив каждого гостя.

Первый деятель тут же выдернул из-под стола ящик самой дешёвой водки и, ногтём откупорив первую бутылку, гордо и быстро разлил её и откупорил вторую.

Второй в это время нарезал три буханки серейшего непропечённого липкого хлеба.

Басовая пыталась протестовать, но Валерий Андреевич сказал, что нельзя обижать местное население. Для них, – это пиршество!

Мы выпили, занюхали хлебным пластилином и поспешили через пути назад.

Деятели не шелохнулись. Они как выпили, так сразу впали в транс и напрочь забыли, что мы ещё здесь и зачем они здесь. И только мы вышли, как ещё несколько мужиков выскочили из засады и бросились в каморку, около которой кто-то уже прислонил к забору зарезанную поездом ещё живую собачку. Она в предсмертном шоке, молча, смотрела на нас и моргала, моргала…

Но хватит о грустном!

Стук железнодорожных колёс не располагает к трудовым размышлениям. Всё больше озорное рождается. Поэтому на месте смычки, так хорошо описанной Ильфом и Петровым, народ интересовался золотым костылём, а не самоотверженным трудом путейцев. И то, что он оказался обыкновенной покрашенной болванкой, очень всех разочаровало.

Валерий Андреевич даже так расстроился, что купил на очередной станции «огнетушитель» (вермут розовый о,8 литра) и распил его сам. Но я думаю, это был только повод, так как всю дорогу он в этом себе никогда не отказывал. Ну и мне как соседу перепадало…

И где бы мы не останавливались, да и в вагоне тоже, наша развесёлая кызымочка-вожатая, победившая на конкурсе вожатых республики, тут же собирала всех в круг и начинала:

– О пири тики томба!..

Прошло уже бог знает сколько лет, и я не помню, ни как она выглядела, ни её имени, но разбуди меня ночью и я вам так спою эту африканскую абракадабру, что мало не покажется:

– О пири тики томба! О пири тики томба! О муса, муса, муса! О мусса, мусса, мусса! О пики ля о беби! О пики ля о беби! Ле о ле оле бабо ле! Ле о ле оле бабо ле!

Где она надыбала эту людоедскую волынку и что она обозначает – тайна за семью печатями.

Да, чуть не забыл про своих гениев. Они старались вести себя прилично, но это плохо получалось. Поэтому я расселил их среди самых дисциплинированных. Но Ладка – огневая девчонка с жадными рысиными глазами в каждом тупике всё-таки забиралась на крышу вагона, и тут же откуда ни возьмись сбегались некультурные разновозрастные самцы. Слава Богу, всё обошлось, потому что я был начеку.

Но уже в поездку по байкало-амурской магистрали этих артистов я не взял!

Если по Турксибу нужен был глаз да глаз за моими детишками, то теперь за моей ненаглядной женой.

Ну, нет покоя от геморроя!

Её по моей просьбе оформили в эту поездку воспитателем, и так как она сохранила свою девичью фамилию, то первое время поэт и член Союза писателей Цветик не догадывался, что это моя половина. У этого спецкорра "Дружных ребят", конечно, была своя фамилия и имя, но мы с Софой Янлосы (редактором детской редакции радио и телевидения) сразу прилепили ему это прозвище.

Этот, почти двухметровый европейский красавец, как только увидел мою вроде бы одинокую приятную птичку, так сразу распушил свой петушино-индюшинный комплекс и заклокотал и зашептал у её ушей:

– "И медленно, пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна."

Ну и всё в том же духе…

Моя, романтически наивная половинка никак не воспринимала его поэтические изыски и мурлыканья на свой счёт. Она думала, что так и полагается членам Союза писателей. Только вчера она работала экономистом в какой-то конторе, и теперь чувствовала себя хуже всех, так как педагогического образования не имела. Тем более что Басовая на все двадцать дней поездки распланировала каждый час занятостью всевозможными мероприятиями, И если бы не я, то ей было бы совсем плохо.

Потом она призналась мне, что если бы знала, что не такая уж она и ущербная, то была бы увереннее в себе…