Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Но тут приехала новая «скорая», и мы поехали с пострадавшей в травмпункт. По дороге она и поведала нам предысторию финала этой сегодняшней кармен-сюиты. Оказывается, покойная работала в буфете железнодорожного вокзала и пользовалась большим вниманием со стороны пассажиров и не только. И понятно, что муж от ревности прямо с ума сходил. А сегодня у неё был день рождения, и она опять задержалась. Слово за слово и муж начал угрожать, а она смеяться. Он и пырнул её брелочком. Она упала, а он думал, что притворилась. А когда понял, что наделал, то на её сестру набросился уже с кухонным ножом, а на улице и с кирпичами. Мол, та во всём виновата. Мол, поощряла амурные интрижки покойной…

Мда-а…

Чем дальше, тем больше!

И, в основном, всё на обратном пути с вызовов.

То поножовщина у гастронома «Столичный» и мы рядом, то цыгане друг друга поискалечили, а от нас требуют гуманности, то жуткие изнасилования в роще Баума с почти смертельными травмами, то…

Пошёл я в администрацию и сказал, что без врача больше выезжать на вызовы не буду. Не могу, мол, брать на себя всю ответственность за такие удары судьбы. И, видимо, учитывая мои совсем не медицинские, а вокальные дарования, мне пошли навстречу.

Боже мой!

Какие врачи начали попадаться!

То жилистая желчная старуха-садистка, которая при любых болях в животе у дам надевала перчатки и шарила в их половых органах со злорадной улыбкой наслаждения и мести. То почти выживший из ума далеко послепенсионный ветеран войны с богатырским телом. Он как Кобзон (певец-танк!) мог работать, не уставая, сутками. И к кому бы мы ни приехали, ветеран сразу же первым делом властно требовал быстро проговорить не разжимая зубы, "Триста тридцать три!". Испуганные пациенты почти все запинались, и, счастливо улыбаясь, военврач ставил свой любимый и, похоже, родной диагноз – микроинсульт!

А как-то прихожу на дежурство, а навстречу мне новый только что вылупившийся эскулап. Батюшки! Да это же Жорка-комик! Он ездил со мной года три назад в концертной бригаде и разыгрывал с сокурсником сценки типа «Хирургия». Все эти пантомимы с медицинскими ляпами, кишками и прочим ливером… Типичный животный чёрный юмор. И люди смеялись. И сегодня смеются. Они и не подозревают как это очень рядом. И не на сцене, а в жизни. И если не сегодня, то завтра…

Вот и поехал я с этим комиком тут же на вызов "боли в животе".

Оживлённо беседуем. Вспоминаем нашу жизнь в искусстве и гастрольные курьёзы… В общем, так улетаем в воспоминания, что когда подходим к больной, Жорка уже не может остановиться. В нём взрывается весь этот дремлющий вулкан жажды сцены. Он такое начинает закатывать, что больная сквозь охи и стоны начинает смеяться навзрыд! Закатываясь до ужаса!

Видя такого благодарного зрителя, Жорик приказывает мне накапать опиума, чтобы снять боль, и наяривает всё больше и больше. Теперь уже и я так смеюсь, что вот-вот тоже лопну…

Через час после нашего приезда на станцию пришёл повторный вызов, и эту больную прямиком доставили на операционный стол с острым животом. Больная-то не лопнула, а вот аппендикс её не выдержал…

Но если я уже больше не позволял себе расслабляться, то Жорик остановиться не мог. И поскольку я уже не смеялся, то его комикование попахивало чем-то психиатрическим…

Месяца через три его уволили, и где он потом устраивал шоу, я не знаю. Да и не было желания, и сил узнавать. Ночь отдежуришь, днём девчат кадришь, вечером и ночью уговариваешь, а наутро опять дежуришь. И так без конца и края…

Молодость – она и есть молодость! Гормоны так и кипят!.. Поэтому истощался я так, что никакое усиленное питание не помогало…

Наконец как-то в полутуманном состоянии схватил я листок вызова и сломя голову побежал через двор к машине.

– Бабах!..

Открываю глаза, а на мне кислородная маска, на лбу лёд, в руках иголки понатыканы и вокруг почти весь свободный персонал «скорой» суетится.

Оказывается, врезался я лбом в бетонную опору фонарного столба. Тот лет двадцать стоял почти посреди двора, но никто никогда в него не втемяшивался. А я врезался! Потому что это был мой столб! И хотя после этого случая его убрали, но я вынужден был уволиться. Сердце не выдержало! Такой невроз и аритмия начались, что просто ужас!..

Тридцать лет и три года с хвостиком корпел я над откровениями с последним названием «Дырка от бублика», а оказалось, что никому они не нужны, кроме меня и Всевышнего. И поскольку даже у моих близких и родных от одного упоминания о них и воспоминаний о муках моего постоянного нервного истощения и сердечных приступов, перенесённых в связи с ними, ненависть, агрессия и неприятие до сих пор вскипают лютые, то кое-какие биографические картинки я втихаря смету оттуда сюда.