Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Я привстаю ему навстречу, улыбаюсь ещё шире, руки для объятий распахиваю… Но побрататься не успеваю.

– Шарах-бабах! – и я в темноте, а санитарка шепчет на ухо: "Молчи! Молчи и не шевелись!".

И шум вокруг стоит жуткий!

Оказывается, аксакалы дёрнули меня за ноги и за руки и запихали под какой-то ковёр. Был бы трезвый, так, наверное, испугался бы до смерти. А так лежу себе под ковром и доверчиво причмокиваю. Пригрелся даже и закемарил слегка.

Наконец вытаскивают. Аксакалы лопочут, руками размахивают, санитарка бледная переводит:

– Уезжай! Прямо сейчас! Посёлок маленький, а он поклялся Аллахом, что найдёт тебя и зарежет. Слышишь, – по посёлку бегает и орёт?

– За что? – спрашиваю наивно. – Я же его первый раз вижу!

– Не знаем! – отвечают аксакалы. – они сейчас все какие-то бешеные из армии возвращаются. Вроде в хороших местах служат. В Подмосковье. За границей… Он потом всё равно в город уедет, но сейчас тебе надо уезжать.

Ну, надо, так надо. Тем более что и командировка почти что закончилась.

Попрощались мы, расцеловался я с хозяевами, принесли мои вещи и тихонько – задами, задами вывели за посёлок.

Там уже стояла лошадь с телегой.

Укутали меня с ног до головы, возница: "Но-о!", и через пять минут отгона как не было.

Еду я и думаю:

– Что это такое? Может быть его там, в армии, лупили за то, что он азиат, и он решил, что наконец-то представился удобный случай отомстить. А может быть насмотрелся на цивилизацию, природу зелёную, торжество разума, а тут беспросветно нищая во всех отношениях Родина, где вырос и думал, что лучше места нет. Вот и нашёл виновника. А что, убил – и всё! Проблемы решены, сады наконец-то в пустыне зацветут, дома со всеми удобствами появятся, в магазинах все товары и продукты мира, асфальтовые магистрали во все стороны, телефаксы, отдыхи на лучших курортах Океании…

Проснулся я уже в Бала-То паре.

У больницы.

А где же мне ещё останавливаться? В ближайшую пятисотлетку при этой власти ни гостиниц, ни столовых тут строить не предполагалось. Поэтому встретила и пристроила меня в больнице дежурная медсестра – хорошенькая девочка лет семнадцати.

Мне бы выспаться да протрезветь окончательно, а тут такое чудо в пустыне. Голубоглазое!

В общем, всю оставшуюся часть ночи я приударял.

И полный облом!

То ли разило от меня как от помойки, то ли…

Ну не получилась любовь, не получилась!

Но шум, конечно, был.

И утром местный ухажёр меня в щипцы и взял.

Но, скажу я вам, девчушка тут не причём.

Кто-то из больных настучал…

И закрутилось дальше колесо моих удовольствий. Сначала парень опохмелил меня дефицитнейшим там пивом, а потом аккуратно, как бы невзначай, стал выведывать детали реакции девчушки на мои ухаживания.

Ну, тут уж я кое-что сообразил тоже. Хоть и был "под мухой", старался вовсю, чтобы он услышал то, что надо и даже больше. Такую недотрогу и верную невесту описал, что чуть было сам ему не позавидовал.

Парень одурел от счастья, тут же записал меня в друзья и потащил на день рожденья своего деда. Тот именно в этот счастливый день и родился.

А я совершенно не обратил внимания на то, что и девчушка и парень и почти всё население этого Бала-Топара немцы.

Ну, немцы – и немцы!

Люди, как люди!

Разные!

Сел я с внучком прямо напротив именинника.

Сидим, водочку эту опилочную попиваем, тосты выслушиваем. Я посматриваю в работающий рядом с именинником телевизор. Там идёт военная картина с воздушными боями и, хотя звук и приглушён, но кое-что слышно. Дед тоже посматривает временами.

И вдруг он меня как будто бы только что увидел.

А вернее мой фигурный нос.

И то ли от этого, то ли от исторического рёва моторов, но этот восьмидесятипятилетний тевтонец вдруг вскочил и начал горячо и страстно кричать про достоинства лётной техники третьего Рейха и недостатки советской. То на русском, то на немецком языке…

– "Фокке-Вульф" – зер гуд! – кричал он. – «Мессершмит» – во! Я летал! Я знаю! А «Як» и «Ил» – консервный банка! Панка!..

И всё остальное по-немецки, обращаясь ко мне, и тыча пальцем.

И только я хотел встать и сказать, что и то и другое друг друга стоит, как дедуля ещё раз ткнул в меня пальцем и, истерически завизжав что-то вроде "Юде! Жид!", сдёрнул со стены охотничью двустволку.

– Бабах! Бабах! – грянуло над праздничным столом и на именинника навалились, а меня в один миг, как куль, сволокли в газик директора совхоза, на котором внучок шоферил.