Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Землянки, значит, землянки… Нет, не все! Были там два деревянных финских домика. Совхоз поставил. Один – фельдшерский пункт, а другой – вилла управляющего. Но он-то на своей вилле жил, а я жил и вёл приём в глинянке санитарки при этом пункте. Дров для отопления пункта не было! Хорошо, что она лекарства перенесла к себе домой, а то и лечить было бы нечем. Её привёз после войны муж откуда-то из покорённой Европы. Соблазнил баснями о восточных базарах и дворцах – и сюда!

Интересная женщина! Хохотушка! Когда такая птичка, как я, залетала, она была санитаркой, а никого не присылали – лечила сама. Не всё, конечно, но кое в чём разбиралась получше меня. Сюда ведь засылали фельдшеров как сменные экипажи на космическую станцию. Глухомань! Но с электричеством от старого дизеля. По капризу вечно пьяного Васьки Прощай (символическая фамилия!). То есть практически – никогда! Он хоть и был единственным русским, но я с ним почти не общался. Такой тип… Ну, ссыльный бандит! С мозгами с рюмку и с горящими во тьме жёлтыми глазами. Волк! Натуральный!

Днём я принимал больных, а переводчиком была та же, угнанная когда-то немцами в Германию, татарочка-санитарочка. Никто по-русски ни шпрехал, ни спикал! С ней я ездил на лошадях да повозках к чабанам на зимовки с профилактическим осмотром.

Ну, доложу я вам!..

Совхоз понаставил сборных финских домиков и чабанам, но они в них зимой тоже не жили. Холодно! А дров в пустыне не особенно… Жили под землёй. Идёшь по выбитым в земле ступенькам вниз, открываешь сплетённую из веток дверь – и ты в "тронном зале". Громадное такое пространство! Два или три ошкуренных дерева потолок земляной подпирают, а в центре – огромный чугунный котёл. И по стенам кошма, ковры… Мне говорили, что при сильных морозах туда и скот загоняют. И это ещё царская обстановка! Видел и без кошмы и ковров "тронные залы".

Средневековье, антисанитария и авитаминоз! И у всех, кто старше сорока "Бас аурады!" (голова болит!). Давление меряю – сто с гаком на двести пятьдесят. Я вначале в панику ударялся, но муж санитарки быстро меня успокоил:

– От водки это! От опилочной!

И действительно – глушат её без конца. Бешбармак с водкой, каурдак с водкой, лапша с водкой – всё и везде с водкой. Она им и театр, и кино, и санаторий на берегу океана.

И – многожёнство! Причём, похоже, не от похоти и прихоти, а от ситуации. Там такой объём всяческих рутинных работ, что меньше чем трём жёнам с ними не справиться. А для конспирации они их всех представляют после первой тётками, сёстрами, а когда и просто дальними родственницами. У одного старика я таких родственниц насчитал что-то около семи, а самая молодая – совсем ребёнок, помирала вся в отёках у котла в подземелье. Надо было срочно её госпитализировать, но хозяин не дал.

– Делай укол и уезжай! – сказал он мне.

Ну, я начал объяснять ему ситуацию, потом что-то кричать, но он принёс ружьё и под его дулом я сделал укол и уехал. Прямо на центральную усадьбу совхоза скандал поднимать.

Два дня никто не хотел морочить себе голову какой-то проданной замуж в рабство безымянной девчушкой. То того нет, то другого, то машина на ремонте.

Наконец, весь вымотанный, я приехал на «газике» с милиционером, но девочку уже похоронили. Санитарочка намекала мне на то, что дело это дохлое, но я же не мог представить себе, что настолько! А милиционер на меня же и хотел дело завести. Пугал, конечно, чтобы я дальше не рыпался.

Расстроился я страшно. Зачем я нужен, если бараны здесь дороже, чем люди? Совсем скучно мне стало после этого случая. Бессмысленно! И где-то к концу командировки тот, кто тащит меня по этой жизни, решил продвинуть дальше.

Пошёл я с санитаркой и её мужем в гости на очередной бешбармак (блюдо из баранины, теста и бульона). Холодильников тут не было, и поэтому кто резал барана, тот приглашал гостей, чтобы сразу съели большую его часть.

Сидим. Естественно в полутьме и с керосиновой лампой. Вообще, надо сказать, довольно уютно. Меня с хозяевами около аксакалов посадили – то есть на самое почётное место. Напротив тоже какие-то симпатичные люди улыбаются. Хозяйка-санитарка иногда переводит мне, о чём разговор идёт. А перед нами столик. Низенький такой и круглый. С непривычки не знаешь, как пристроиться. Все спокойно разговаривают, стакашек за стакашеком вливают в себя и в меня этот опилочный бальзам, кушают… Я тоже кушаю и, дабы поддержать общение, усиленно улыбаюсь.

И вдруг из-за этой мирной арены выскакивает здоровенный такой парняга и, брызгая слюной и выкатив глаза, кричит "Урус! Урус!" (Русский! Русский!). И бросается на меня с ножом.