Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Да уже «Тьмутаракань» смёл!

Может быть, хоть здесь ещё кому-то будет от них польза. Какой ни на есть, а всё-таки опыт!..

Конечно, в этом, весьма объёмистом повествовании в трёх циклах всё описано более подробно, но что поделаешь – разные формы – разный объём содержания. Хотя по факту – один к одному!..

Невроз, неврастения, дистония и всякие сопутствующие удовольствия – близнецы-братья. Внешне ты вроде бы целый и здоровый, а внутренне вот-вот клюкнешься.

Мучался я, мучался и наконец выпал из автобуса с очередным приступом тахиоаритмии.

Прохожие вызвали мою родную "скорую помощь" и так как уколы не помогли, то отвезли меня вчерашние коллеги в приёмный покой первой горбольницы и пристроили на обследование.

Пролежал я там дней десять и вроде бы поправился, хотя из лекарств давали только микстурку Бехтерева. И хотя проверяли мой организм вдоль и поперёк, но ничего серьёзного в нём не нашли.

Я думаю, что лучше мне стало просто от смены ритма бешеной жизни, и отдохнул я там как в санатории. Тем более что девчата со «скорой» всё время передавали кто варёную курицу, кто фрукты.

Один только сучара – врач с психбригады ничего не передавал, хотя и регулярно заскакивал, настойчиво уговаривая пройти консультацию у знаменитого психиатра Русакова. Мол, все мои беды от моей больной головы, а не от жизненного напряжометра.

Ох, и не любил он меня за шустрость! Ох, не любил!..

– Тебе хорошо, – шутил он. – Ты скоро умрёшь!..

И хотя я знал, что это за фрукт, но решил, что полное обследование не повредит. Тем более что истощение нервной системы, невроз и неврастения проходят по профилю.

Посадили меня вечером очередной пятницы прямо в больничной пижаме в машину и повезли на Сейфулина – угол Абая.

И зря!

Русаков уже ушёл.

Хотя договорённость о встрече была…

– Оставайся до понедельника, – предложила в приёмном покое знакомая девочка.

Она совсем недавно перешла из "скорой помощи" сюда ради процентов за вредность.

Я подумал, подумал и согласился. Когда ещё представится случай познакомиться с психушкой не снаружи, а изнутри! Причём, естественным путём. И не как медик, а как пациент. Каких-то два дня – ерунда! А интересно – жуть! Но нужны были веские основания и неврастения не подходила. Слабенький диагноз! Поэтому мы с ней накатали в истории болезни почти литературную историю с крутым предварительным диагнозом – суицид (самоубийство!), и меня тут же переодели и затащили в третье отделение. Я не оговорился! Не проводили, а именно затащили! Два здоровенных санитара заломили мне руки, оторвали от пола и понесли…

Да, забыл сказать, что для достоверности ощущений я согласился проглотить таблетку аминазина. Это такое мощнейшее «колесо». Так что когда меня бросили на кровать "палаты наблюдения", я впал в такой кайф, что не приведи Господи!..

Но и польза была! Наблюдающие – два медбрата и три психа так резались всю ночь в домино и «чапая», что если бы не «колесо», то я бы действительно, одурел.

Но слабость утром была страшнейшая. Да ещё и заставили принять опять аминазин и какие-то другие таблетки. И шпателем во рту пошуровали, чтоб проглотил. И заставили рядом сидеть, чтобы увидеть что подействовало. В листе временных назначений всё было указано, но объяснять, что лекарства я сам себе назначил, было бесполезно.

Пилюли исчезли в моих недрах и тут же замечательно начали своё беспощадное действие. Я сразу почувствовал, как снова невидимый дворник принялся выметать из моей головы всё, что ему ни попадалось.

Вскоре из моего чердака вылетело почти всё, а язык стал тяжёлым и неповоротливым, как полено.

И тут меня повели на освидетельствование… Всем прибывшим накануне вечером это полагалось.

В огромной комнате, очень похожей на актовый зал сидели за длинным столом восемь толстушек-психиатров и без тени любопытства взирали на меня. Благодаря отсутствию халатов мадамы были очень похожи на членов гражданского трибунала. И если бы я обнаружил в соседней комнате гильотину, то не очень бы удивился.

Сообразив (какой всё-таки у меня талантище!), что взаимопонимание при таком раскладе вряд ли возможно, я, с трудом ворочая языком, попросил лишь отменить пилюли до обследования меня Русаковым и перевести в более светлую палату (палата наблюдения была без окон).

Вмешиваться в дела профессора из-за такого пустяка как я, никто не хотел, и обе просьбы были удовлетворены. Тем более что передо мной соседи по палате наблюдения заморочили им мозги основательно.