Юрий Буйда - Стален

– Останься, – сказала Алина, когда я сказал, что поеду с Фриной. – Сходи вниз, потом позвони Льву Дмитриевичу. – Протянула связку ключей. – Ты понял? Сначала вниз, потом – Льву Дмитриевичу.

В ее голосе слышалась тревога.

– Останься дома, – сказала Фрина, не открывая глаз. – Пожалуйста, Стален…

– Конечно…

«Скорая» с включенной мигалкой скрылась за поворотом.

Ничего необычного наверху я не обнаружил.

На столе в кухне стояла открытая бутылка вина, рядом валялась пробка.

В Карцере тоже не было ничего странного.

Я заглянул в ящик стола, где хранилась моя заначка – пять тысяч долларов, завернутые в газету. Поскольку я почти не тратил деньги, выданные мне дедом на московские расходы, Фрина посоветовала обратить их в валюту, что я и сделал. Заначка была на месте.

В спальне Фрины я отодвинул ширму, отпер потайную дверь, спустился в зал, щелкнул выключателем и вот тут сразу понял, чем была так встревожена Алина.

Роскошные покои были разгромлены.

Пушистые ковры усыпаны осколками китайских ваз и хрусталя, кожаная мебель изрезана в клочья, картины Серебряковой и Дейнеки изодраны.

Эти картины меня особенно поразили – они стоили огромных денег, но вместо того чтобы украсть, погромщики порезали холсты.

Кровать под балдахином порубили топором, матрас вспороли…

Рядом с кроватью валялась книга Альбера Оливье «Сен-Жюст и сила обстоятельств» – та самая, на которой я поклялся, что никогда не стану расспрашивать Фрину о ее прежних мужчинах…

Простенок между окнами, обычно прикрытый блеклым гобеленом, зиял огромной дырой до пола. Похоже, тут был сейф или что-то вроде тайника.

Возможно, преступников интересовало именно содержимое этого сейфа, а погром – так, для отвода глаз…

С Сен-Жюстом в руках я поднялся наверх, позвонил Топорову и в немногих словах рассказал ему о том, что случилось.

– Никуда не уходите, пожалуйста, – сказал Лев Дмитриевич. – Сейчас приедем. И не беспокойтесь: ключ у меня есть.

В этом я и не сомневался.

В ожидании Топорова съел бутерброд, сварил кофе и открыл книгу, испещренную пометками, которые были сделаны рукой Фрины.

Альбер Оливье размышлял о непреодолимой мощи истории, о силе обстоятельств, которая привела на гильотину Сен-Жюста и его соратников, вдохновителей революции, ради которой они отправили на гильотину множество людей.

«Этой книге не хватает эпиграфа, – сказал я однажды. – Благими намерениями вымощена дорога в ад. Или: начинали за здравие – кончили за упокой».

«Ну что тут скажешь? – Фрина развела руками. – История длится и творит небывалое – других функций у нее нет. Человек может влиять на историю в той же степени, в какой она – на человека, не больше».

«А идеи?»

«Мне кажется, идея человека с идеей в двадцатом веке дискредитирована окончательно…»

Она то и дело возвращалась к переводу этой книги, но так и не взялась за него по-настоящему.

Не успел я допить вторую чашку кофе, как на лестнице раздались шаги.

Как я и ожидал, Топоров приехал не один – его сопровождали несколько мужчин, которые тотчас принялись за дело.

– Не похоже, чтоб это были люди с улицы, – сказал я.

Топоров промолчал.

Потом один из мужчин – он назвался Николаем Владимировичем – часа полтора расспрашивал меня о моих знакомых, о привычках, о гостях, которые бывали в доме. Я обстоятельно отвечал на его вопросы, умолчав, однако, о Пиле.

Вечером из больницы вернулась Алина.

По ее словам, врачи ничего не понимали: организм Фрины, никогда не дававший сбоев, вдруг пошел вразнос – рухнула иммунная система, забарахлили почки, сердце, печень, воспалились суставы…

Топоров задумчиво кивал.

– Прогноз неясен, – сказала Алина, – но врачи обещают, что через месяц-два поставят ее на ноги. Может быть, ей надо отдохнуть у моря… какой-нибудь курорт, санаторий…

– Да, – сказал Топоров, – разумеется.

За окнами совсем стемнело, когда он и его команда уехали.

– Может, мне остаться? – спросила Алина. – Ты не против?

– Нет, конечно, – сказал я.

Если бы это сделала Алина, подумал вдруг я, она не стала бы резать Дейнеку, но мысль эта показалась настолько дикой, что я замотал головой с такой силой, что ударился виском об угол шкафчика, висевшего над столом.

– Иди-ка ты спать, – сказала Алина, протягивая мне ватку, смоченную йодом, – а то к утру от тебя одни щепки останутся…

В Карцере я не раздеваясь рухнул на диван, прижимая ватку к виску, но не успел погрузиться в сон, как пришла Алина, благоухающая шампунем.