Юрий Буйда - Стален

Мы занимали один из двух отдельных кабинетов, произносили тосты, пили, потом пели, а потом провожали друг друга до дома, и Раф Имамов, конечно же, провожал Марину Гройсман, если ее муж, офицер-ракетчик, отбывал дежурство в подземном бункере, или Ингу Тарасову, которая все ждала, когда же блестящий холостяк сделает ей предложение, или Адель Хованскую, если не удавалось проводить Марину или Ингу…

На свой первый праздник в «Центральном» я пришел в качестве заведующего отделом культуры с окладом сто пятьдесят рублей в месяц. К тому времени я стал в редакции своим, хотя ни с кем, кроме Жанны, по-настоящему не сближался.

В тот вечер за столом в «Центральном» Головин и Имамов спорили о непорочном зачатии. Раф утверждал, что Христос мошенническим образом превратил позор своей матери в торжество добродетели и веры, заставив миллиарды людей в течение двух тысяч лет оправдывать падшую женщину, а Николай Иванович говорил об ущербности биографического метода при анализе идей и идеологий: «Всех вас Фрейд попутал, Раф Нуриханович!» Рафу явно льстило, что его подозревали в знакомстве с трудами Фрейда.

Чтобы не таращиться на грудь Адели Хованской, сидевшей напротив, я пытался сосредоточиться на мясном салате, как вдруг Головин произнес мое имя.

– Игруев, – повторил он, – пойдемте-ка!

Мы направились к второму кабинету, находившемуся на другой стороне зала, и по пути Головин объяснил, в чем дело. В город на похороны матери приехала Ольга Антропова, знаменитая кинозвезда, и у нас появилась возможность взять у нее интервью.

– В юности мы дружили, – сказал Николай Иванович. – Но все зависит от ее настроения…

Ольга Антропова была самой известной уроженкой Кумского Острога.

Когда-то в наших краях разбойничал один из соратников Емельяна Пугачева, в начале двадцатого века через пересыльную тюрьму прошел Сталин, которого этапировали в сибирскую ссылку, в конце сороковых Берия проводил в Доме офицеров секретное совещание, посвященное атомному проекту, но все эти имена и факты меркли в сравнении с тем, что сорок лет назад за рекой, в Слободе, в домике на улице Карла Либкнехта, родилась Ольга Антропова.

В четвертой школе, где она училась, все коридоры, классы, учительская и актовый зал были увешаны ее фотографиями: малышка в белом переднике, милая лупоглазая девочка с огромным бантом на голове, бойкая девушка в кокетливой шляпке, ну и сотни кадров из фильмов, где она играла дерзкую девчонку, вздорную красавицу, обаятельную хабалку…

В кабинете, где ужинала актриса, было темновато и накурено, на диванчике в углу спал какой-то мужчина, укрытый скатертью.

Увидев нас, Антропова хлопнула ладонью по столу и захохотала.

– Коля! – закричала она. – Коля Головин! Любимый Коля…

Похоже, она была сильно пьяна.

– Здравствуй, Оля, – сказал Николай Иванович.

– Коля… – Она мотнула головой и стала разливать водку по хрустальным рюмкам. – Как ты-то узнал, что я здесь? Вот черти, разболтали! Ну что, за встречу?

Мы выпили.

Головин чиркнул спичкой – Антропова прикурила, откинулась на спинку стула, кивнула на меня.

– Сын?

– Сотрудник редакции, – сказал Головин. – Если ты не против, мы хотели бы взять у тебя интервью… несколько слов для газеты…

– Кури, сотрудник, – сказала актриса, подталкивая ко мне пачку американских сигарет. – Так ты, значит, Коля, тут большой начальник?

Николай Иванович с улыбкой пожал плечами.

– А ведь стихи писал… – Антропова подмигнула мне. – Мой первый мужчина. Понимаешь, сотрудник? Я была такой томной целочкой, такой сюсю-мусю, а он меня ррраз – и распечатал! Он тогда на каникулы приехал из Москвы, а я только-только школу окончила… целую неделю не вылезали из постели… он меня с ног до головы облизывал… как же я его любила, сотрудник… как кошка…

Я боялся взглянуть на главного редактора.

Головин прокашлялся и попытался вернуть разговор к интервью.

– Завтра, – сказала актриса. – Пусть он придет ко мне завтра в гостиницу… если не боится, конечно… – Захохотала. – А теперь, сотрудник, брысь отсюда! Нам надо с Колей помурлыкать…

Из кабинета я вышел на цыпочках.

На следующий день я встретился с Антроповой в гостинице «Центральная». Передо мной была другая женщина – свежая, бодрая, веселая. Она пила чай без сахара и щебетала об искусстве кино, нелегкой актерской судьбе и забавных случаях на съемках фильмов. Спросила о семье Головина, вздохнула, узнав, что он вдовец. Прощаясь, вручила конверт, который я должен был передать Николаю Ивановичу.