Николай Крыщук - Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания

Р. всю жизнь был специалистом по пионерам, выдающимся спортсменам и большевикам. До сих пор тема вывозила (ведь и план издательства назывался «тематическим»). Но рукопись, которая легла ко мне на стол, напечатана быть не могла – это я понимал ясно. Нужно было искать рецензента.

Николай Андреевич Внуков отказался сразу, написав: «Ради бога простите, но не могу я рецензировать это… Вы столкнули меня лбами с Р… После рецензии я с ним поссорюсь, а мне этого не хочется. Очень не нравится повесть. Еще раз простите». Р. и действительно был очень милым в общении человеком, ссориться с ним не хотелось. Иногда, правда, мы вырезали фамилию рецензента, именно, чтобы не «сталкивать лбами». Но при желании вычислить ее всегда было можно – Внуков не зря боялся.

Уговорил Валентина Тублина. Он уезжал отдыхать на юг и взял рукопись с собой. К рукописи я приложил записку: «Хорошо бы написать без оскорблений, чтобы я мог показать рецензию автору». Получил рукопись и рецензию с ответной запиской: «Ну, уж и удружили вы мне этим Р. По 10 руб. за лист такого сочинения надо платить рецензенту».

Однако ни доводы В.Т, ни мои доводы на Р. не действовали. Он выпустил к тому времени уже два десятка книг. Что же случилось? И тогда я решился: «Понимаете, так уже не пишут». К ответной реакции я был не готов: Р. заплакал. Он понял. Все-таки закончил в свое время филологический факультет. Но – что ему теперь делать? Он не умеет иначе. А семья большая. К тому же через три года пенсия. Если гонорар за книгу не войдет в то, что он заработал за последние пять лет, получит гроши.

Я попросил принести Р. все, что он написал за жизнь, и отобрал сборник сносных рассказов. Это тот случай, когда пришлось решать не в пользу литературы, но в пользу человека.

Больше Р. в издательстве не печатался.

Мы переиздавали роман Федора Александровича Абрамова «Две зимы и три лета». Редактором была Лена Шнитникова, я случайно попал на обсуждение рисунков А.Слепкова. На одном из них была одинокая прямая сосна, должно быть, символизирующая несгибаемость абрамовских героев. Ф.А. сказал: «Такой сосны быть не может. Если она растет в одиночестве, то обязательно получается развесистая и корявая». Я возражал. Сам, мне кажется, видел такие сосны в наших пригородных Дюнах. «Стройные сосны растут только в рощах. Когда соседки закрывают им солнце, они струной вытягиваются к солнцу. А одинокая – всегда корява».

Одинокая корабельная сосна стояла у меня перед глазами. Потом я понял: это была сосна из(с) картины Чюрлениса.

О Чюрленисе Ф.А., может быть, и не слышал. Но зато точно знал, как растут сосны. Я был не прав. Классик, хотя бы и советский, знает больше, даже если вы закончили с ним один университет. Мы закончили с Ф.А. ЛГУ, но Абрамов родился в Верколах, я – в Петербурге. У авторов надо уметь учиться.

У авторов надо уметь учиться.

Не помню уж до или после неудачи с Н.Н. я обратился с просьбой написать предисловие в сборник Ахматовой к Валентину Семеновичу Непомнящему, автору глубоких работ о Пушкине. В его работах научный анализ облекался в форму увлекательного монолога, разговора о насущном – то, что и необходимо было нашим читателям.

В советское время каждая публикация дорогого стоила, в том смысле, что и платили хорошо, и опубликоваться было не просто. И вот – отказ. Но какой! Приведу большую часть письма Непомнящего – в нем и состоит сюжет главки: «Уважаемый Николай Прохорович! Я искренне благодарен Вам за предложение написать предисловие к „детскому“ изданию Ахматовой: я высоко ценю А.А. как поэта и очень люблю писать для детей; кроме того, мне лестно то, что с таким предложением Вы обращаетесь ко мне, человеку, который никогда специально не писал ни о поэзии Ахматовой, ни о поэзии ХХ века вообще. Но вот именно в связи с этим последним обстоятельством я, к сожалению, никак не могу взяться за такое дело. Несмотря на то, что я очень многое в русской поэзии люблю и глубоко уважаю, в целом эта стихия – „не моя“. И человечески, и (стало быть) профессионально я ощущаю, воспринимаю и оцениваю эту поэзию скорее „извне“, чем „изнутри“. Как раз на той глубине, где рождается самая способность что-то писать о литературе, – на этой глубине я (говоря жестко) всю „пушкинскую традицию“ нашего времени готов отдать за Пушкина, всю поэзию ХХ века – за нескольких поэтов века ХIХ-го. Конечно, с таким ощущением я и не могу, и не имею права (если не профессионально, то человечески) браться за предложенную Вами тему, хотя, повторяю, благодарен за доверие, с каким Вы обратились ко мне…Всего Вам доброго! В.Непомнящий».