Николай Крыщук - Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания

Сегодня я думаю, как удалось мне выйти из этой ситуации, не повредив своей репутации? Я ведь совсем не был беспристрастен, а значит, всегда держал чью-то сторону и не мог не пользоваться информацией, которой обладал в силу своего двойного подданства. Находясь в центре интриг, я неизбежно становился их участником.

Не испытывал по этому поводу беспокойства тогда, не чувствую дискомфорта и сейчас, вспоминая.

Меня спасло то, что и в среде редакторов, и в среде писателей я был человеком новым. К должности редактора привело меня не восхождение по карьерной лестнице, а случай – никому не обязан. С другой стороны, ни с одним из писателей у меня не было к тому времени долгой истории отношений и общих воспоминаний, которые с годами неизбежно перерастают в моральные обязательства. В ситуации выбора мне было проще. Я знал: выбирать надо не в пользу той или иной личности, а в пользу литературы.

Говорить об однородности писательской или редакторской среды так же глупо, как говорить о некой умопостигаемой идее народа. В любом сообществе есть свои завистники и негодяи, свои гении и бездари, унылые слуги и веселые мастера. О каких корпоративных интересах могла идти тут речь? Если на совещании обсуждалась заявка полуграмотного литератора горьковского еще призыва, я выступал против и часто оставался в меньшинстве. Если пытались зарубить рукопись талантливого автора по идеологическим соображениям или по национальному признаку, я выступал в его поддержку. Но тут уже я имел шанс помочь автору, что и старался делать. Однако это была не внутриредакционная борьба, а противостояние редактора руководству. Совсем другое дело.

То есть использовал-таки служебную информацию и свое служебное положение? Конечно. Участвовал в интригах? Несомненно. Но чаще всего в том лишь смысле, что старался защитить автора и себя от подлости администрации. Ничего уникального здесь не было, свою историю противостояния может рассказать любой совслужащий.

Никогда не обманывался при этом по поводу конечного исхода серии таких боев. Можно было выиграть один-другой бой, войну в целом выиграть было невозможно. За ними была власть и система, за мной – только чувство долга и талант защищаемого мною автора.

О том, как это происходило, речь впереди. А сейчас пора вернуться к параллельному телефону.

Меня подвела элементарная невнимательность и элементарное не любопытство. А также стереотипность представлений. Ну, кто может звонить редактору в издательство? Конечно, автор. И вот один и тот же автор спрашивает С.М. по телефону уже третий раз за час. А ее нет. В кабинете у директора, обедает, отлучилась в магазин – откуда я знаю? На третий раз отвечаю довольно раздраженно.

Наконец С.М. возвращается. Заглядывает ко мне в кабинет: «Н.П., меня никто не спрашивал?» «Три раза. Должно быть, какой-то болван, – отвечаю я сочувственно. – Представляется „Адмирал Турков“. „Спасибо“», – отвечает С.М. невозмутимо и исчезает в своем кабинете.

В тот же день узнаю, что фамилия у С.М. – Туркова, а прозванивался к ней ее любимый муж. В том, что представлялся адмиралом, ничего странного, как тут же понял, нет – служебная привычка.

Но я!.. Почему до сих пор не удосужился узнать фамилию своего собственного редактора? Ведь она, небось, и в договоре стояла? И как теперь быть? Извиняться поздно, да и нелепо. А работа над книгой в самом начале.

Ну, теперь-то, думаю, я эту фамилию никогда не забуду – единственное приобретение – и впросак больше не попаду.

Как я ошибался!

Февраль 1974 год. Из страны изгоняют Солженицына. Народ безмолвствует. Кроме письма Лидии Корнеевны Чуковской, к тому времени уже исключенной из Союза писателей, и театрально-трагического послания Евтушенко Брежневу, остальные деятели культуры происшествия как бы не замечают. Интеллигенция ропщет на кухнях.

Мы в редакции, конечно, тоже обсуждаем. Сидим вдвоем в кабинете у С.М. Я говорю что-то вроде того, что как же, мол, Шолохов не вступился? Совсем продал душу Кремлю и Бахусу. Ведь если он действительно автор «Тихого Дона», то не может не чувствовать родственности и масштаба Солженицына. Хотя, впрочем, уже практически доказано, что «Тихий Дон» был им украден… Ну, и дальше в таком же духе – общие места из разговоров с друзьями.

С.М. иногда возражает мне, но не очень настойчиво, я же напротив – настойчив и категоричен.

Через несколько дней случайно в разговоре узнаю, что девичья фамилия С.М. – Шолохова, и она – дочь советского классика.