Джесси Бёртон - Муза

– Исаак, вы же слышали, что сказал мой отец. Он хочет показать эту картину в Париже. Он хочет ее продать.

– Сеньорита, – подала голос Тереза. – Я знаю, вы сказали, что вас не интересует признание окружающих, но вы же видели реакцию. Я рада, что ради вас рискнула…

Олив развернулась к ней:

– Я тебя не просила.

Тереза заупрямилась:

– Вы считаете, что это правильно?

– Тере, довольно, – вмешался Исаак.

– Но мы должны сказать ему правду, прямо сейчас, – возразила сестра.

– Мой отец считает Исаака автором «Святой Юсты в колодце» или «Женщин в пшеничном поле». Он хочет показать в Париже картину Исаака, а не мою.

– Вам нужно всего лишь сказать ему, что это вы нарисовали.

– Но останется ли она тогда той же самой картиной? – спросила у нее Олив.

Тереза нахмурилась:

– Я не понимаю.

Из гостиной, сквозь закрытую дверь, доносились восклицания и невнятный говорок.

– Я не думаю, что у моего отца был бы такой же энтузиазм, знай он, что это моя картина, – пояснила Олив.

– Неправда, – возразил ей Исаак.

– Откуда такая уверенность? – спросила она. – Я хочу, чтобы отец повез ее в Париж. Это будет любопытно. Отчего бы не посмотреть?

– Это нехорошо, – взмолилась Тереза. – Когда вы скажете отцу… да, он удивится, но потом он увидит другие ваши работы…

– Все. – Олив подняла руку, требуя, чтобы она замолчала, но Терезу это не остановило.

– Вы не знаете своего отца. Он наверняка…

– Я отлично знаю своего отца, спасибо за заботу. – Голос Олив звучал жестко. – Как и свою мать. Они поверили, что картину написал Исаак, а что еще имеет значение? Главное, вера. Истина не важна; во что люди верят, то и становится истиной. Это мог написать Исаак, почему нет?

– Он никогда бы такое не написал. – Тереза даже топнула ногой.

Олив досадливо хмыкнула.

– Ты во всем виновата, так что уж лучше помолчи.

– Но я же не хотела, чтобы вы оставались…

– Какое-то безумие, – заговорил Исаак. – Una locura. Вот моя картина.

– Да поймите же вы, это даже забавно.

– Это вам не игра. Моя картина вот…

– Исаак, ну пожалуйста. Ведь не обязательно он ее продаст. Тогда она останется в семье. Все забудется. И вы подарите ему свою.

– А если продаст? Что, если он продаст картину Исаака Роблеса, которую Исаак Роблес не написал?

– Если продаст… Мне деньги ни к чему, а вам они позарез нужны. Я слышала, как с вами поступил ваш отец. Если картина продастся, вы сможете поступить с вырученной суммой как вам заблагорассудится. Школьные учебники, экскурсии, еда и оборудование для школьников, для рабочих. – Олив помолчала. – Сами же, Иса, меня спрашивали: «Зачем вам эта жизнь?» Ну вот, я хочу приносить пользу людям.

– Искусство бесполезно.

– Тут я не соглашусь. Оно способно изменить мир. Помочь вашему общему делу.

– Я не могу на это пойти.

– Исаак. Признайте картину в соседней комнате своей. Она для меня ничего не значит.

– Олив, я вам не верю.

– Позвольте мне сделать что-то полезное. Почувствовать себя нужной. Я за всю свою жизнь не принесла никакой пользы.

– Но…

– Исаак, я не собираюсь говорить, что в гостиной моя картина. Во всяком случае, моему отцу… а в данном случае все решает он.

– Но ведь он ее расхваливал . Тереза права. Я не понимаю…

Олив собралась, она побледнела.

– Послушайте. Отец редко говорит такие слова, уж поверьте мне. Не стоит искушать судьбу. Признайте Исаака Роблеса, стоящего на подрамнике в гостиной, своим. Один раз.

С минуту Исаак молчал. Вид у него был жалкий, уголки рта опустились. Рядом Тереза нервно одергивала свой кардиган.

– Но это не его картина, – прошептала она.

– Если я ему отдала, то его, – отрезала Олив.

– Вы останетесь невидимой, сеньорита. Махнете на себя рукой…

– Наоборот. По мне, так я стану очень даже видимой. Если картина уйдет, то я буду висеть в Париже. В каком-то смысле я веду себя как эгоистка. Для меня ситуация идеальная: полная свобода творчества – и никакой мельтешни.

Исаак переводил взгляд со своей картины на дверь; за ней где-то там его поджидали на мольберте «Женщины в пшеничном поле», до сих пор вызывавшие радостные восклицания Гарольда. Вдруг выстрелила пробка от шампанского, принесенного Терезой, и послышался смех Сары. Взгляд Исаака метался между двумя сценариями будущего.

– Не делай этого, – прошептала брату Тереза. – Сеньорита, пойдите и скажите им, что это ваша картина.

– Исаак, это наш шанс сделать нечто исключительное.