Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Он двинулся по мостовой, углубляясь в город. Только к вечеру нашел он пристанище у трактирщика, приютившего его прошлым летом.

Не успела Мари подойти к двери, как перед ней выросли двое Кеделевых солдат.

— Где Гулль?

— Откуда мне знать? Как видишь, под юбкой у меня мало места.

Солдаты принялись искать. Мари прислонилась к шкафу и давай накручивать бахрому от платка на большой палец. Солдаты заглядывали в каждый угол. Мари не двигалась с места и все накручивала да накручивала бахрому. Они протопали по лестнице наверх и там долго рылись и копались, ругаясь на чем свет стоит. Мари знай вертит вокруг пальца бахрому и прислушивается; порой наверху на секунду затихали, и тогда Мари вскидывала брови и останавливалась, а когда все начиналось снова, продолжала вертеть бахрому. Солдаты спустились вниз и принялись искать в шкафах и рыться на полках и в лавке. Мари не шевелилась; и только когда разлетелась крышка от сундука и зазвенела бутылка, кропя пятнами белые стены, Мари ощерила свои белоснежные зубы.

Солдаты ушли, но один из них вернулся и ущипнул ее за руку.

— Где он?

Мари прищурилась, он слегка ее потискал, товарищи уже свистели ему. Мари перестала щуриться и жестко и зло уставилась на дверь. А потом со вздохом взялась за уборку, начиная от самого дальнего уголка комнаты.

Хоть Андреасу не приходилось голодать и мерзнуть, хоть он гордился своим поступком, хоть одиночество было ему обычно не в тягость, его все больше одолевала печаль. Он встретился с Мари еще и еще раз и обо всем расспросил. Старик Кедель вызвал Дезака, старик Кедель хитер и знает, что делает. Кеделевы солдаты всю деревню прочесали, сверху донизу. Побывали они и у жены Кеденнека и допросили ее. Но скорее серый каменный шар над входом выдал бы, кто здесь бывал, чем Мари Кеденнек. Гулль уехал, никто понятия не имеет, каким образом. Потом некоторое время Мари не приходила. В четвертый же раз сказала:

— Главный сезон лета миновал, а к позднему придется нашим уступить, они уже выковыривают штукатурку из стен. Кедель-то хитер, знает, что делает. Да, представь себе, младшенький-то у Мари Кеденнек ведь помер.

Это известие вызвало у него горькие слезы. Он плакал, не переставая, и не стыдился своих слез.

— Когда так долго, как я, лежишь один среди скал и не с кем слово сказать, плачешь из-за всякого пустяка.

А потом Мари и вовсе перестала наведываться. Весна никогда еще не была так щедра, Андреас честно ждал, ждал с нетерпением, чтобы его наконец пришли искать и нашли и, как он представлял себе, повели мимо всех дверей на Рыночную площадь. Быть может, в деревне все уже вернулось к старому, а может, наоборот, в корне изменилось, между тем как он тут лежит и время уходит.

Компания объединенных пароходств «Бредель и сыновья» поставила рыбаков перед выбором: либо принадлежащие ей в Санкт-Барбаре суда будут укомплектованы экипажами, набранными на стороне, либо местные рыбаки согласятся на прежние условия. Рыбаки заявили о своем согласии. После того как на коротком собрании было вынесено это решение, они ни между собой, ни с женами про это больше не поминали. Если нужно было, о предстоящем выходе говорили, как о чем-то обычном. Глядя через стол на своих мужей, рыбацкие жены примечали на дне их глаз что-то новое, устоявшееся, темное, точно густой осадок на дне опорожненного сосуда. Каждая женщина считала, что это лишь у ее мужа или сына. Но так было со всеми мужчинами.

Наверху, в трактире, они сидели теперь рядом, руки на коленях, каждый сам по себе. Точно люди, которые, сбившись в кучу, вдруг замечают, что рядом еще много места и можно отодвинуться.

Пароход Гулля отправлялся лишь в конце следующей недели, и Гулль расхаживал по городу и пляжу сколько вздумается. Он знал, что ему ничто уже не угрожает. Беда отдалилась на такое расстояние, что тень ее больше не падала на него. В полдень отсюда можно было с крутого выступа на берегу различить Санкт-Барбару. Последняя зима отошла в далекое прошлое, точно каждый час морского перехода можно было считать за год; в нем проснулась тоска по родине.

На молу рассказывали, что выход на промысел в Санкт-Барбаре — дело решенное. Только теперь стали ему известны все обстоятельства крушения «Мари Фарер». Андреаса в деревне не было — очевидно, ему еще до оцепления удалось бежать. Все эти новости рождали в душе у Гулля не только горечь, но и гнев. Его там не было! Без устали бродил он по улицам в надежде, что еще удастся повстречать Андреаса — то ли здесь, то ли где-нибудь в другом месте. Но что-то говорило ему, что никогда им уже не свидеться. Ему предстоит в полном одиночестве шагать среди этих бесчисленных людей. Зачем он только поддался на уговоры Мари! На душе у него было так же скверно, как в ту памятную ночь, в боковушке у Кеденнека. Но тогда он лишь говорил себе: «Надо уезжать!» — а теперь и в самом деле уехал. Все это было давным-давно и бог весть в какой дали, сейчас перед ним справа и слева мелькали дома, пестрые витрины, повозки, лошади и люди. Гулль направился к пароходу и сдал капитану свои документы, а затем снова вернулся на берег, побродил по улицам и вышел на мол. Стоял туманный день, и Санкт-Барбары не было видно. Стоило ему подумать, что через несколько дней рыбаки выйдут в море — будто кто ему только что это сообщил, — как им овладевало отчаяние, отдававшее горечью стыда. Но потом успокоился: ведь его, Гулля, никто не удерживает, он свободен, у него ни души близких. Он говорил себе со всей прямотой, что никогда всерьез не думал уезжать. Он справился, когда на Санкт-Барбару отходит следующий пароход. Еще два-три часа мыкался Гулль по городу и наконец ступил на борт. На обратном пути он все время проторчал в каюте, никто не узнал его, как и на пути сюда. Он уперся в одну точку. Снова захотелось ему женской близости, и он с удивлением вспомнил, что на острове были у него все возможности, а он почему-то ими пренебрег. Никто не задержал его на причале, а также по пути в деревню. Вечерело, дорога была пустынна. И все же ему попались две-три женщины и молоденький паренек. Гулль ускорил шаг, чтобы с ним не заговорили. Женщины остолбенели и долго провожали его взглядом. Их лица успели сменить кожу, но сейчас кожа дала трещину и оттуда проглянули старые их лица. Гулль поднялся наверх, в трактир.