Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

— Захвати ведра и ступай за мной.

Подождав, пока его шаги не смолкнут на пирсе, Андреас снова разлегся, не закрывая глаз. Дождь перестал, огни вокруг бухты погасли, и только жалкая желтая полоска света бороздила небо — не то остаток прошедшего, не то предвестье грядущего дня.

Трактирщик поместил Гулля в боковушке, примыкавшей к жилой комнате. Комната лежала над трактиром, под самой крышей. Сам Дезак спал внизу на лавке. В жилой комнате спала Мари. Повстречав ее снова, Гулль схватил ее под мышки. «Не сейчас», — возразила Мари; он видел, она колеблется, но настаивать не захотел, человеку в его положении не годится выплясывать перед девицей. Он нырнул в свою берлогу, где имелся только один выход в жилую комнату да щель в потолке и откуда и краешком глаза не видно было моря. Он отчаянно устал, с апрельских событий в Себастьяне нет у него своего угла, вечно он на ходу, вечно готов скакать куда-то, он, правда, не придает этому значения, но за день выматывается, как бывало за десять.

Он прилег, до него все еще доносились шаги — вверх по лестнице, вниз по лестнице; рядом слышался треск и шорох — трактир держался на честном слове, при каждом резком движении Мари скрипела не только кровать, весь домишко содрогался сверху донизу.

Так он и уснул. И тут сон подложил ему под бок что-то мягкое, теплое. Он прижал его к себе и еще подивился, что Мари не такая уж костлявая и холодная, как он думал, а гораздо круглее и мягче. Но оказалось — это совсем не Мари, а этакая пухленькая смуглянка, он знавал ее тогда, на юге. Он схватил ее, но тут внизу отворилась дверь, он только подумал: «Бежать!» — как все умолкло, опять он повернулся к ней, но вдруг зазвучали голоса, раздался стук, он выпустил ее, и снова все улеглось, они обнялись, и снова стук, у него уж и желание прошло от напряженного прислушивания — ладно, пускай стучат, свершение было близко, но рядом что-то грохнуло, и дверь распахнулась.

Гулль присел в постели и стукнулся головой о потолок. Темно, хоть глаз выколи, глухая тишина в доме, на море отлив. Он подумал: «Что это все время меня будит? А не мешало бы выспаться как следует». Он лег навзничь и постарался сосредоточиться на том, о чем думалось всего охотнее — об апрельских днях в порту Себастьян. Это было после мятежа на «Алессии». Гулля хотели вывезти из города — его и товарищей, — во внутреннем дворе Кеделевых казарм ждали уже виселицы, он вырвался, ему прострелили ногу, он упал, и тут подоспели люди, длинными безмолвными шпалерами окаймившие улицу, они прикрыли его, подхватили и унесли прочь. С этого и началось. На следующий день весь город пришел в движение, пароходная компания «Бредель и сыновья» — ей принадлежали три четверти гавани — закрыла свои конторы, семейства служащих покинули город, гавань и рынок словно вымерли. В тот апрель были удовлетворены все требования последних десяти лет. Когда компания на первых порах пошла на уступки и в Себастьяне все улеглось, префект разместил Кеделев полк на острове Маргариты — рыбаки в ту пору еще не вернулись с осенней путины. Тогда-то и взялись за поиски, Гулля искали на пароходах, а он был тут же, на острове, можно сказать, у них в лапах. Стоило бы ему дать знак — и восстание захватило бы город, распространилось бы по всему берегу и, пожалуй, перемахнуло б в соседний округ.

Да только когда это было! Прошли, пожалуй, не месяцы, а годы. И сам он уже, видно, не тот, в ту пору в нем еще бурлила радость. Хорошо, когда человек радуется жизни, — во всем ему тогда удача. Не то сейчас! К нему уже не вернется былая беспечность, он бы и рад, да что поделаешь! От избытка сил и вздумалось ему тогда, чем воспользоваться представившейся возможностью бежать, переправиться сюда, в Санкт-Барбару. Не то сейчас, ныне все виделось ему в другом свете. Он уже не счел бы позором уехать. Не зря пришла ему вчера та мысль, ведь он и сам переменился, в нем уже не бьет ключом былой задор.

Гулль приподнялся в постели. До чего же тяжелая голова! Точно свинцом налита. Он потянулся за башмаками. Но что за глупость — шарить в темноте! И тут внезапно, словно она забилась в угол и только и ждала, чтоб он проснулся, на него навалилась тоска и схватила его за горло.

На утро между небосклоном над землей и морем протянулись лишь несколько косых прядей дождя. Небо и море были разодраны в клочья, в воздухе носился запах соли, ветер разбрасывал над Рыбным рынком пятна желтого солнечного света. В прошлом, когда Санкт-Барбара была самым крупным рыболовецким портом на побережье, на здешний рынок отовсюду стекались скупщики. А теперь Себастьян превосходил ее втрое, а Вик по меньшей мере с ней сравнялся. Судовладельцы занимали в то время оба нарядных дома с фронтонами, расположенных тут же на площади. Фронтоны эти, словно изогнутые крылья парящих в воздухе птиц, все еще реяли над рынком, да, пожалуй, и над всей бухтой, тогда как самые дома были давно сданы в аренду Транспортной компании. Акционерное общество объединенных пароходных компаний обосновалось в Себастьяне, а его отделение занимало квадратный дом, недавно построенный на том месте, где Рыночная площадь примыкает к пирсу для парусников. Для местных жителей и для округи поступали в продажу только остатки, основной улов прямо с рыболовецких шхун направлялся в глубь страны.