Нелли Карпухина-Лабузная: Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Вдруг в селе суматоха: у Тани дочка пропала, младшая, прямо из коляски кто-то ребёнка вытащил да удрал. Как она рассказала, она на станцию в буфет собралась к празднику дефицита прикупить, да мужу талоны на сигареты отоварить, а коляску с ребеночком у буфета оставила. Потолкалась там в очереди, с подружками покалякала. Вышла из магазинчика, а ребёночка-то и нет! И колясочки – тоже.

Мы иногда милицию в сердцах ругаем, что и такая она и сякая, не дозовешься, хоть убей! Но будем объективны: в нашем случае менты трое суток не спали, перекрыли все дороги, проверили все поезда, идущие и на Джанкой, и из Джанкоя, перетрусили всех цыганок в округе.

Попусту. Ребёнок как в воду канул.

Участковый того села, матерщинник жуткий и грубиян нещадный, враг всех бабок-самогонщиц ещё со времен горбачевского сухого закона, в те дни спал с лица от трех бессонных ночей, от погони за мифическими цыганами, якобы укравшими младенца. Вся милиция района «авралила». Всё было тщетно!

Татьяна «прокололась» на мелочи. И расколол её все тот же дотошный участковый (так хочется назвать вам его фамилию да внешность описать, но не буду. Нельзя.)

При повторном допросе буфетчицы, бабы жизнью потёрханной, и потому пьющей, она призналась, что в тот злополучный день она вовсе буфет не открывала. На её взгляд, причина была уважительной. Перебрала накануне малость самогончика, а признаться в грехе постеснялась. Понятно, раз участковый доймёт с самогоном, и начальство с работы попросит «по собственному» за прогул.

Так Татьяну к стенке прижали: где дитё подевала?

И абсолютно спокойно, совсем абсолютно, как о чужом, она говорила, что довезла девочку до канала, раздела спящую почти догола, и на воду её, сонную, положила. Дитё от холодной воды тихо заплакало, мать, ни разу не обернувшись, удалилась в деревню. Ей нужно было разыгрывать сцену киднаппинга. Про алиби даже она слышала.

Вот так, суток так через двое, при следственном эксперименте мы ребенка-то и обнаружили. Вернее, нашёл прокурор. Лазил по берегу, в камыши залезал, и увидел, что трупик ребёнка к берегу прибило. Застрял в камышах невинный младенец, лёгкое одеяльце застряло в камышах.

Как колотило участкового, я передать вам не могу, равно как передать не могу его уж вовсе ненормативную лексику. Прокурор при внешнем бесстрастии внутренне тоже кипел так, аж руки дрожали, когда осмотр трупа производил. И только прикрикнул на участкового: спокойнее надо, спокойнее! Да уж. Обычным своим юморком он в тот день явно похвастаться не мог.

Трупик ребеночка завернули в целлофан и отвезли в ближний морг, на экспертизу. Может, ребенка чем отравили, а уж потом утопили, или какая иная причина смерти? Ответ эксперта был однозначен: «смерть наступила от переохлаждения + ребенок наглотался воды». До смерти нахлебалось дитё водицы студёной днепровской, с канала.

Всё время, пока шел и следственный эксперимент, и осмотр тела, и по дороге в ИВС (изолятор временного содержания при милиции) Татьяна была спокойна, очень даже спокойна, как-то даже отстраненно равнодушна.

И, наверно, первое, что сделал следователь, это назначил ей экспертизу. Ну не может же быть нормальной мать, у которой ухоженный пухленький младенец, с аккуратно обработанным зелёнкой пупочком от руки её погибает!

Экспертиза была однозначной: Татьяна вменяема! Не Спиноза или дебил, просто обыкновенно вменяема.

Все прекрасно понимала мать. И когда топила собственное дитя, и когда милиции и следователю врала, и когда ребёнка из воды вынимали – всё понимала.

И была спокойна. Спокойна была. Спокойно смотрела, как дочь вынимают из камышей, спокойно смотрела, как первичный осмотр тела ведётся экспертом, спокойно смотрела, как трупик заворачивают в целлофан и увозят в милицейском уазике.

Нет. Не подумайте, она была не камень. И смеяться и плакать умела. И даже негодовать, когда я просила отстранить меня от защиты. Сама мать, я при таких условиях не могла объективно относиться к защите, о чем честно и следователю, и Татьяне говорила. Так именно Татьяна возмутилась моим поступком: как это вы смеете отказываться от защиты?!.

Чужая душа – потёмки, а Танина – мрачная ночь. Не добились от нее истины ни на следствии, ни в суде. Суд был открытым. И в клубе села, где шло заседание, люди были готовы суд Линча Татьяне устроить (наверно, и мне бы досталось, на их взгляд и правильно), если бы не утроенный наряд милиции с нешуточными автоматами наперевес.