Владимир Першанин - Я прошел две войны!

То в одном, то в другом месте виднелись обгоревшие фундаменты домов, до которых еще надо было добраться. Тянулась извилистая ложбина, торчали обломки деревьев. Земля была густо изрыта воронками, окопами, в полузасыпанных капонирах находились разбитые пушки.

Это были укрытия, удобные места, за которые мы могли зацепиться. Не бежать толпой, а наступать перебежками, переползать от бугра к воронке, вести огонь из старых окопов.

Кроме того, придя в себя после атаки, мы сумели разжиться у погибших бойцов стрелкового полка кое-каким оружием: двумя пулеметами Дегтярева, автоматами ППШ, гранатами, и даже обнаружили противотанковое ружье. Мы разжимали окостеневшие пальцы (может, ломали их), забирая так необходимые в ближнем бою автоматы, «наганы» и пистолеты. Выгребали из подсумков патроны, а из карманов – махорку в кисетах.

– Ребята нас простят, – крестился Зиновий, рассовывая винтовочные обоймы, гранаты и затвердевшую в окровавленном кисете махорку.

Немцы продолжали вести огонь, но теперь мы имели возможность отвечать на него, патронов хватало. Оседлали еще один подбитый танк – удобная бронированная точка для стрельбы. Когда отвечаешь на вражеский огонь, страх отступает. Из каждого укрытия стучали выстрелы, раздавались очереди. Кто-то не целился, посылая пули «на авось», но опытные бойцы ловили цель, и у немцев появились новые потери.

Пошел снег, и это подняло настроение. Крупные хлопья опускались с сумеречного неба, стало вроде теплее. В орудийном капонире, пристроившись на снарядных ящиках и станинах разбитой гаубицы, мы торопливо совещались, намечая дальнейшие действия.

Вместо погибших жизнь выдвигала новых командиров. И даже «пахан» Самараев сидел среди нас, порой вставляя дельные предложения. Он тоже хотел выжить, был решителен, и его беспрекословно слушались уголовники. Он даже сделал совсем неожиданный для меня жест – протянул пистолет ТТ, подобранный у одного из погибших командиров стрелкового полка.

– Возьми. Ты комбат, тебе пистолет положен.

– Не жалко?

– У меня винтарь, и еще штык-кинжал немецкий. Я им неплохо владею. Лучше, чем «наганом».

– Самарай у нас такой, – хохотнул затесавшийся среди командиров уголовник Шмон.

Поймав мой взгляд, Самараев коротко приказал приятелю:

– Ты, Шмон, к братве иди. Политбеседу проведи, что бежать некуда. Кто зассыт, церемониться не будем.

– Ясно, – вскочил широкоплечий уголовник, сумевший добыть себе автомат ППШ.

Я хотел передать автомат кому-то из более опытных бойцов, но понял, что Шмон считает его своим трофеем. Заводить свару в эти трудные минуты я не захотел, и, наверное, правильно. Потому что в наш капонир свалился облепленный снегом лейтенант Трегуб и, направив на меня свой ППШ, спросил, не сдерживая злости:

– Совещание устроили? Или посиделки? А ну, марш вперед.

За спиной лейтенанта стояли два автоматчика из приближенных к нему сержантов. Лейтенант и оба сержанта добрались сюда с трудом. Полушубок взводного был изорван осколками, а один из сержантов зажимал рану на предплечье, из рукава капала кровь.

Нетрудно было предсказать нашу дальнейшую судьбу. Мы снова побежим в лобовую атаку, и на этих двухстах метрах немцы добьют роту.

– Мы готовимся к броску, – попытался объяснить я сложившуюся ситуацию. – Если попрем напролом, получится мясорубка. Будем наступать перебежками, четырьмя группами. Возглавят их Федор Ютов, Валентин Дейнека, сержант из второго взвода и я.

– А Самарай кем командовать будет? – понижая голос до шепота, уставился на меня лейтенант.

– Боец Самараев побежит с моей группой.

В этот момент ударили немецкие минометы. Взрывы поднимали фонтаны снега, взрываясь на поверхности мерзлой земли. Осколки, шипя, проносились над головой, звякали о щит и ствол перекошенной гаубицы. Все невольно бросились на утоптанный снег. Каждый отчетливо понимал: если 80-миллиметровая мина влетит в капонир, мало кто из нас уцелеет.

Но и лезть наверх было слишком рискованно. Мины взрываются, едва коснувшись земли, и осколки косят даже траву под снегом. Хоть лежи, хоть беги, но они достанут тебя. Остальное довершат пулеметы.

– Мы вперед вырвались, – сворачивая цигарку, рассуждал Ютов. – Вот фрицы и торопятся нас прикончить. Но вряд ли у них мин в достатке. Почти два месяца в окружении дерутся, а запасы не бездонные.

– Как только дождемся передышки, сразу выскакиваем, – проговорил я и подозвал сержанта с пробитой рукой: – Давай перевяжу.