Владимир Першанин: Я прошел две войны!

Сняв с него телогрейку и гимнастерку, вместе с Петром Кузовлевым наложили жгут повыше локтя, перевязали рваную сквозную рану. Обессилевший сержант тяжело дышал, лицо побледнело.

– В санчасть бы его, – сказал Кузовлев. – Но отсюда только одна дорога – вперед.

Минометный огонь стал стихать, а в капонир спрыгнул командир отделения Никита Рогожин. Козырнув лейтенанту, доложил:

– Прижали нас, но потихоньку пробились. Со мной семнадцать человек, остальные погибли или ранены. Отсюда уже можно наступать.

– Гладков, возьми у раненого автомат, – меняя тон, проговорил Трегуб. – Через пару минут продолжаем атаку. Хоть перебежками, хоть ползком, но через час мы должны взять немецкие траншеи. Это – приказ капитана Олейникова.

Сержант Рогожин был вооружен винтовкой, но Трегуб из каких-то своих соображений приказал раненому передать автомат мне, а не штатному командиру отделения. Этим он, наверное, подчеркивал, что считает меня одним из наиболее опытных командиров и ждет активных действий. Сам лейтенант по укоренившейся привычке вперед не полезет.

Штрафники ценой больших потерь (кто будет считать убитых?) преодолели самую трудную часть высоты. Это был бег навстречу пулеметному огню, люди прокладывали путь собственными телами, вряд ли застрелив хоть одного немца.

Теперь предстоял бой. Здесь тоже будут немалые потери, но это уже не тупая лобовая атака, а схватка с врагом, где многое решает опыт и умение сражаться.

– Начинаем, ребята, – проверив автомат, я поднялся и выглянул наружу. – Тимофей, не отставай.

Так звали вора в законе Самарая. Тимофей Иванович. Простое имя и далеко не простая натура уголовника, отсидевшего в тюрьмах и лагерях лет пятнадцать. Я не слишком доверял ему, но нам предстояло идти в бой вместе.

Снег продолжал идти, и это было нам на руку. Моя группа, три десятка человек, перебежками двигались вдоль низины. Нас прикрывали Валентин Дейнека и Никита Рогожин со своими людьми. Жидковатое было это прикрытие: короткими очередями били «Дегтярев» и несколько автоматов, хлопали винтовочные выстрелы.

Нам предстояло одолеть полста метров. Летом и осенью сорок второго года здесь шли ожесточенные бои. Я наметил для своей группы очередной рубеж – несколько окопов-ячеек и разрушенный дом.

Низину обстреливали, но она все же укрывала от пуль. Мы остановились перед очередным броском, давая возможность догнать нас группе Аркадия Раскина. Теперь была их очередь двигаться впереди. Валентин Дейнека со своими людьми наступал с фланга, слева от нас. Низина в этом месте сужалась, превращаясь в неглубокий овраг, и круто поворачивала. Бежать можно было только по левому склону, правый – простреливался.

Я на несколько минут придержал бойцов, внимательно изучая дальнейший путь. Чутье подсказывало, что наступать придется именно по правому склону, хоть он и находился под обстрелом. С этого крутого склона ветром выдуло снег, навалив сугробы на дне и левом, защищенном от пуль склоне. Но в снегу немцы наверняка понаставили мин. Я объяснил ситуацию Раскину и Самараю.

– Я не разбираюсь в минах, – выдавил после короткого молчания Аркадий Раскин.

Меня охватила злость. Эта перебежка по низине обошлась моей группе недешево. Один боец погиб, двое были тяжело ранены. У бывшего замполита потерь пока не было. Он что, и дальше намерен плестись за нашими спинами?

– Я тоже не сапер, – с трудом сдерживаясь, ответил я. – Такой же штрафник, как и ты. Ты пробежишь со своей группой полста метров, мы вас прикроем огнем, а затем присоединимся к вам.

Раскин продолжал молчать. Самарай и еще несколько уголовников курили, ожидая, чем кончится разговор.

– Еще как побежишь, – вдруг вмешался Федор Ютов. – Очень жить хочешь? И мы все хотим.

Неподалеку рванула легкая мина-«полусотка». Затем еще штук пять подряд. Эти небольшие мины весом девятьсот граммов были опасны на малом расстоянии. Но если фрицы нащупают сбившиеся вместе группы, то обрушат на нас такой огонь, что нам не поздоровится.

– Вперед, – показал я направление и крикнул, заставив вскочить бывшего замполита: – Бегом!

Они побежали. Рядом с Аркадием Раскиным маячил долговязый уголовник Самарай. Но потерянное время сыграло свою роль. Упал один, другой штрафник, двое бросились на дно оврага, спасаясь от пулеметных очередей. Раздался глухой взрыв противопехотной мины, боец ворочался и звал на помощь, у него была оторвана ступня.

Группа замерла, вжимаясь в обледенелый склон оврага. Покатился вниз еще один боец, угодивший под пулеметную очередь. Замполит растерялся. Внизу взорвались сразу две «противопехотки», а наверху звенели, набирая высоту, 50-миллиметровые мины.