Владимир Першанин - Я прошел две войны!

Ротный Олейников о чем-то разговаривал с комбатом. Они покурили, пожали друг другу руки и каждый пошел к себе. Вскоре капитан Олейников собрал взводных командиров. От них мы узнали, что эта пологая высота недалеко от линии железной дороги и есть место нашей будущей атаки, от которой зависело взятие станции.

Медленно опускались долгие январские сумерки. Заметно усилился мороз. Принесли ужин, гремели котелки. Аппетита не было совсем, но я заставил себя поесть. Знал, что на рассвете, перед атакой, еда не полезет. Кто-то просил водки. Нам коротко ответили:

– Водка завтра будет.

– Правильно, – усмехнулся танкист Федор Ютов. – С дурной головой легче на пулеметы бежать. Не так страшно.

Обошел взвод лейтенант Трегуб. Было заметно, что он нервничает. Остановившись возле меня, спросил:

– Отделение боеприпасы получило?

– Получило. И гранаты тоже, правда, маловато.

Взводный рассеянно кивнул. Возможно, он и не услышал меня, думая о своем.

Так пел когда-то наш незабвенный поэт Владимир Высоцкий. Он каждым своим обнаженным нервом ощущал страшные минуты той войны, особенно самые долгие и напряженные минуты перед атакой, которая для многих станет последней.

На рассвете, как и обещали, наливали водку. По половине объемистой кружки, а кому и побольше. Полез было к старшине за своей порцией и Зиновий Оськин, но я придержал его за рукав шинели:

– Куда? На тот свет торопишься? Трезвыми воевать будем.

Еще с вечера мы с Федором Ютовым, Валентином Дейнекой и Петром Кузовлевым договорились не пить ни грамма. Замполит Аркадий Раскин, весь какой-то потерянный, молча с нами согласился. Он был словно не в себе, и Ютов, старший из нас по возрасту, оглядев его, покачал головой:

– Ты чего расклеился, Аркадий? Возьми себя в руки.

– А, а… все равно, – отмахнулся Раскин. – Я бы выпил. Ноги что-то не двигаются.

– Ничего, побежишь. Раньше времени подыхать – последнее дело.

Ютов, Дейнека, Кузовлев и часть бойцов наших отделений сняли с себя шинели и туго перепоясали короткие телогрейки. Вставляли в гранаты запалы, проверяли крепление штыков. Глядя на нас, снял шинель и Зиновий Оськин.

– Правильно, – одобрил я. – Ловчее бежать будет.

Аркадий Раскин остался в шинели.

– Холодно, – пожаловался он, втянув голову в воротник.

– Будет жарко, – подмигнул ему Федор Ютов.

Танкист раздобыл где-то «наган» и проворачивал барабан, вытряхивая на ладонь патроны.

– Одолжили хорошие люди, – снова заполняя барабан, пояснил он. – Нужная штука в ближнем бою.

У меня, кроме винтовки со штыком и двух гранат РГД-33, ничего не было. Хватит и этого… если добегу.

Мимо меня, пошатываясь, прошел один из бойцов.

– Ну, скоро там? – непонятно к кому обращался он.

А сновавший вдоль траншеи лейтенант Трегуб в очередной раз напоминал:

– Только вперед! Позади заградотряд. Кто струсит, на свои же пули нарвется.

– С нами побежишь? – спросил его хорошо подвыпивший штрафник.

– С вами, с вами…

Леонид Трегуб держал в руках автомат и тревожно оглядывался по сторонам. Направился было к расчету «максима», который готовился прикрыть нас во время атаки, но не успел. Шипя, взвилась зеленая ракета, следом вторая.

– В атаку! Вперед!

Взбираясь на бруствер, я подумал, что зря запускают ракеты. Фрицев, что ли, предупредить хотят? Так их наша пьяная рота не испугает. Судя по всему, они до конца решили в кольце драться. Ладно, посмотрим…

Я не просто бежал, а вел отделение таких же штрафников, как я. Позади открыла огонь батарея легких полковых пушек, поддерживая роту. Хоть какая-то подмога. А там «максимы» заработают, их три штуки выделили. Рядом со мной бежал Федор Ютов. Ему тоже предлагали возглавить отделение, но он отмахнулся:

– Я – танкист. Пехотой командовать не умею.

Позади меня путался в своей длинной шинели Аркадий Раскин. Винтовку он держал как-то несуразно, едва не чиркая штыком снег.

– Стреляйте, сволочи, – крикнул он в сторону немецких траншей, – Чего ждете?

Я догадывался, чего ждут немцы. У них всегда хватало патронов, но за время боев в окружении они наверняка испытывали сейчас нехватку боеприпасов. Подпустят поближе и смахнут сразу из нескольких пулеметов всю нашу братию. Одни МГ-42 чего стоят! Двадцать пуль в секунду – не зря этот пулемет «гитлеровской пилой» окрестили.

Только бы не в живот! Да еще разрывной пулей. Буду лежать в снегу и ждать смерти с издырявленными кишками.