Виктория Токарева - Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Я полюбовалась им и порадовалась абсолютно бескорыстно. Мне ничего от него не надо. Все, что он мог, он сделал для меня. Ему это ничего не стоило, а мне перевернуло всю мою жизнь в сторону света и смысла.

В своем дневнике Юрий Маркович писал: «Каждую ночь у меня обрывается и стремительно летит куда-то сердце. С криком, вздрогом я просыпаюсь и ловлю его на самом последнем краю. Но когда-нибудь я опоздаю на малую долю секунды, и это непременно случится, это не может не случиться».

Юрий Маркович угадал, каким будет его конец. Именно так он и умер. Он не проснулся в свое время утром. Алла решила дать ему поспать и не будила до обеда. Потом все-таки вошла и увидела, что он мертв.

Один из его поздних рассказов – про синего лягушонка. Точного названия не помню.

Нагибин пишет о том, как он умер во сне и явился на тот свет маленьким синим лягушонком. И дальше начинаются странствия этого симпатичного лягушонка. В конце рассказа его находит красивая лань, и кладет за правую щеку, и уносит в свое жилище.

Лань – не кто иная, как Алла, которая тоже попала на тот свет в свое время. Она узнала в лягушонке любимого человека, положила за правую щеку, и они снова вместе.

Конец у рассказа жестокий, но не это важно.

Дальше, в реальной жизни Аллы, началась мистика.

Алла лечила зубы. Врач надел коронку на ее верхний коренной зуб и с силой притиснул, чтобы коронка лучше держалась. Но врач перестарался. Коронка пережала какой-то нерв или сосуд, или то и другое, короче, образовался свищ. Этот свищ привел к тому, что часть щеки, лишившись кровоснабжения, отмерла. Это называется некроз. Площадь небольшая, но ткань отторглась. Образовалась дырка насквозь. Суп выливался через дырку обратно в тарелку. Катастрофа, тем более для красавицы. Лицо изуродовано. Хоть бери и надевай паранджу.

Такое впечатление, что Юрий Маркович накаркал эту участь для Аллы. В рассказе про лягушонка он упомянул именно правую щеку. Именно туда лань спрятала своего лягушонка, и именно здесь образовался незаживающий свищ.

Надо как-то жить дальше.

Алла едет в Америку, делает пластику. Борьба за лицо длилась несколько лет.

Она вернулась с заплаткой на щеке. Заплатка оказалась бледнее остального лица.

Алла стеснялась. Не любила встречать людей. Можно понять.

На краю участка Алла выстроила второй дом, невероятно элегантный, если можно так сказать о доме. Переехала в новый дом, а старый продала.

Пришли покупатели, сбрили «казу» Юрия Марковича, а на этом месте выстроили новый дом – длинный, огромный, буквально галерея Уффици со стеклянными переходами. И ничего не осталось от Нагибина, кроме его волшебных книг.

Его именем назвали улицу, которая ведет к нашему поселку. Улица короткая, скорее тупичок. Но ничего. Стоит табличка, прибитая к шесту. На белом фоне черными буквами написано: «улица Нагибина».

Интересно, как бы он сам к этому отнесся? Что бы сказал?

Скорее всего, ничего. Его интересовали вечные темы, а не суета сует.

Однажды Алла пригласила меня в гости. Показала отреставрированный кабинет, который она в свое время приобрела для мужа. Мне в глаза хлынула роскошь: сорок пять килограммов бронзы, карельская береза, бронзовые русалки горят как золотые.

У меня перехватило дыхание, как будто мне в лицо плеснули ковш ледяной воды.

– Фантастика… – молвила я.

– Я хочу это продать, – сообщила Алла.

– Почему?

– Потому что это эксклюзивная мебель. Она стоит два миллиона евро.

– И кто-то купит за такие деньги?

– Конечно, купит.

– А сама ты не хочешь пожить в роскоши?

– А зачем мне? Чтобы пришла какая-то Вика Токарева и сказала: «Фантастика»? А так я продам и буду ездить в Германию на лечение, очищаться…

– От чего?

– Ты не представляешь себе, сколько в меня вливали антибиотиков. Ведрами.

Меня, конечно, задели ее слова «какая-то Вика Токарева». Я не «какая-то». Но все равно жалко красоты. Будет светить кому-то.

В этих креслах сидел Юрий Маркович Нагибин – великий, как Вольтер, и жонглировал словами, как золотыми шарами. И они до сих пор летают в пространстве.

Семен – бомж. Он прибился к нашему поселку и живет здесь из года в год.

Его приютила семья Мусатовых. Мусатов – детский писатель, давно покинувший этот мир. Сейчас здесь живет его сын. У него дом, гараж, а над гаражом скромное жилье, в котором ютится Семен.

Семен – из Молдавии. Приехал на заработки, но у него не очень получается. Ничего не умеет и вдобавок пьет. Его любят. Семен – добрый и простодушный, как дворовая собака. Не специалист. Руки растут не из того места. Но он и не обольщается на свой счет. Согласен на любую работу, берет смешные деньги. А может и даром, за стакан. При этом довольно красивый. Если его отмыть с хлором, причесать, приодеть – вполне можно снимать в кино в роли белого офицера. Если, конечно, он будет молчать.