Виктория Токарева - Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Сонечке есть за что меня любить: из моих рук она получила законного мужа, и не какого-нибудь замухрышку, а САМОГО ВОЙНОВИЧА.

Я предвкушала аплодисменты в свой адрес, но Сонечка вдруг напряглась и обиделась.

Я ничего не поняла.

Потом поняла. Оказывается, Володю и Сонечку соединил сам Господь Бог, для этого он высыпал на небе хрустальные звезды, которые встали в нужном рисунке. И вот эти звезды привели их друг к другу, а не какая-то жалкая человеческая особь, сидящая в конце стола.

Мне был дан знак: сиди и не чирикай.

Ну хорошо. Могу и не чирикать.

Я выхожу на прогулку и в конце аллеи вижу троицу: Сонечка, Володя и собака. Над ними купол любви. Купол не виден, но ощущается. Все любят всех. Володя любит собаку, собака – Сонечку, Сонечка – Володю. И в обратном порядке: Володя – Сонечку, Сонечка – собаку, и по кругу, не прерываясь.

И я вдруг осознала: их действительно свел Господь Бог. Бог позвал Судьбу, Судьба высыпала на небо хрустальные звезды, по этим звездам, как Мальчик с пальчик по камешкам, Володя нашел свое счастье.

А я действительно ни при чем.

Юрий Маркович Нагибин входил в редколлегию журнала «Наш современник».

Этот журнал объединял вокруг себя писателей-деревенщиков, которые писали о проблемах русской деревни. Эти писатели жили в глубинке, не обращали на свой внешний вид никакого внимания.

Пушкин говорил: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

Писатели-деревенщики о красе ногтей не думали и выглядели, как пьющие мужики, коими они и являлись.

Юрий Нагибин на их фоне казался заморской птицей в стае ворон. Он был красив, одевался дорого и со вкусом. Барин.

Члены редколлегии подозревали в нем еврейскую кровь и относились недоверчиво.

Юрий Маркович – русский по матери, но все-таки он был Маркович, и это настораживало.

Антисемитизм процветал в «Нашем современнике» и был не полезен его носителям. Как всякое негативное чувство, он портил здоровье, выжирал талант.

Нагибин меньше всего походил на еврея, скорее на татарина. Но все это не имело никакого значения. Он был талантлив, знаменит, богат, красив и женат на Белле Ахмадулиной. Что еще надо человеку?

Я познакомилась с Юрием Марковичем на «Мосфильме». Он был старше меня лет на двадцать и казался мне старым. Сейчас, в наши дни, двадцать лет – нормальная разница, даже маленькая. Недавно по телевизору Малахов демонстрировал разницу в пятьдесят лет. И ничего, все счастливы.

В первую нашу встречу Нагибин почему-то рассказал мне о том, как он недавно подрался. Я спросила:

– А вы не боитесь драться?

Все же неприятно получить кулаком в нос. И больно. Искры из глаз.

– В драке главное – готовность драться.

Прошла целая жизнь, а я запомнила эти его слова. И поверила в них. Готовность к драке – как аппетит перед обедом. Хочешь есть – будешь есть.

В ту пору Юрий Маркович был женат на Белле Ахмадулиной. Беллочка пребывала в большой моде: талант плюс красота, то и другое высочайшего градуса.

Сам факт того, что Белла выбрала Юрия Нагибина, поднимал писателя в глазах общественности. И я смотрела на него как на обладателя Шамаханской царицы, хотя главное в Нагибине не жена, а его собственная ошеломительная, неповторимая проза.

Юрий Нагибин – златоуст. Впечатление, что его словарный запас иной, чем у обычного человека. У среднего обывателя тысяча слов, а у Юрия Нагибина – миллиард. И он жонглирует словами, как виртуоз. Слушать его – счастье. Когда он говорит, то корабли на море разворачиваются и меняют курс, как от пения сирен.

Писатель Георгий Семенов (ныне забытый) прочитал мой первый рассказ «День без вранья» и принес Нагибину. Для чего? Чтобы сверить впечатления.

Нагибин прочитал и сказал:

– Пишут все, а она писатель.

Юрий Маркович написал предисловие к моему первому сборнику. Мне кажется, это предисловие талантливее, чем вся моя книга. Я помню его наизусть. И дело не в хвалебном содержании, а в том, какие он находит слова и как их расставляет.

В те времена я была молода, училась в Институте кинематографии на сценарном. А перед этим преподавала фортепиано в музыкальной школе.

Я не любила процесс обучения, а он не любил меня. Я была плохой педагог, вернее, серый. Не творческий.

Я ненавидела свою жизнь, и мое будущее казалось мне пустыней. Под ногами – песок, над головой – небо, и никакого иного пейзажа. Песок и небо. И ты шагаешь из года в год до гробовой доски. Хочется повеситься. Никакая любовь не спасет. И вдруг тебе говорят: «Ты писатель». Пустыни как не бывало. Жизнь – Лас-Вегас, сверкающий огнями, кока-кола, ковбой на арабском скакуне. А еще точнее: никакого Лас-Вегаса, никакого ковбоя, а письменный стол и тишина, и хорошая ручка с золотым пером, и открытые каналы на темени. Каналы принимают космос, а ты – посредник между космосом и людьми. Это и есть писатель.