Александра Николаенко - Убить Бобрыкина - История одного убийства

— Мосгаз, — представились, — откройте!

Мать перекрестилась: «Господи помилуй…!» и бросилась от двери, заметавшись: «Прячься, Саша! Прячься!». И Шишин под кровать залез, а перестав дышать от ужаса, проснулся, и из-под кровати за тапками вошедшими следил, не зная — мать ли ходит в них…

«…Приходит он в квартиры, показанья счетчиков снимать, несет с собой топорик новый, купленный в универмаге ГУМ, а ГУМ от нас недалеко… Недалеко! Всего четыре остановки с пересадкой на метро… — рассказывала мать. — …На Соколе, на улице Балтийской, где раньше бабушка твоя жила, он в дом вошел, прошелся по квартирам, звонил… звонил… никто не открывал, и только семилетний мальчик, такой же, Саша, идиот как ты, открыл ему, Мосгаз достал топорик, зарубил его, и детский свитер взял, и 60 рублей с копейками с трюмо, флакон одеколона Шипр, и пляжные очки…»

И Шишин с грохотом во сне задвинул ящик, в котором пляжные очки у матери лежали, с отвращеньем покосившись на двоившийся в трельяже флакон пустой одеколона Шипр.

Связав веревками, чтоб не упал с кровати, не убился, задув над ним свечу, мать вышла озираясь, невидимая в темноте шурша газетой. Прошла за стенкой, цепочкой звякнув приоткрыла дверь на лестницу пустую, проверив, не стоит ли там Мосгаз, и так же быстро заперла на три замка: высокий, средний, нижний, проверила цепочку, подергав ручку, прислушиваясь замерла… Он тоже замер, привыкая к темноте, и кто-то под кроватью тени полог шевелил, и волосы вставали дыбом, едва подумаешь, кто мог быть там…

— Тссс!.. Санька, это я! — сказала Таня. — Проклятый мистер Сайкс, убийца, эксплуататор детского труда, связал тебя! Но если мне удастся развязать веревки, мы уйдем, как Ненси с Оливером Твистом. Уедем на кабриолете навсегда! — и торопливо пальцами, зубами, коготками подцепляла, развязывала матерью плетенные узлы…

— Готово! Побежали… — крепко за руку схватила, увлекая за собой к окну.

— не бойся, не оглядывайся! Прыгай!

И прыгнула сама… Дверь распахнулась, Шишин оглянулся…

— Совсем осатанел, чумной! — сказала мать, протягивая руки, схватив за шиворот пижамный, оттащила, повалила на пол, и замотала Шишина в ковер…

— Сашенька, сынок, вставай, девятый час…

— Давай не так пойдем! — однажды предложила Таня.

— Давай. Но так короче, — ответил Шишин, опасаясь, что если выйдет очень уж длиннее, то мать ему устроит.

«Устрою! Вот увидишь!» — в голове пообещала мать, и Шишин оглянулся на окно. В окне стояла мать.

«Стоит, — подумал он, — стоит… Как не оглянешься, откуда не посмотришь, всегда стоит и смотрит, хоть ты что!..»

— Там мать стоит.

— Она всегда стоит, — сказала Таня. — Ты не оглядывайся только, да и все. Тогда она тебя не заподозрит…

— Не заподозрит в чем?

— Ни в чем не заподозрит. Видишь кошку?

— Где!? — встрепенулся Шишин, кошек он любил.

— Да тихо! Там…

— Да! Кошка! — поразился Шишин.

Кошка оглянулась, с опаской щурилась на них.

— Кис-кис! — окликнул Шишин.

— Да тихо, говорю! Вспугнешь!

— Кыс-кыс… — позвал потише Шишин, и, разевая лапы, кошка деранула прочь. Стеля хвостом, пересекла пустырь и оглянулась у гончарной бочки, с таким пожарным видом, будто победила их.

— Вспугнул… эх, ты! — сказала Таня.

— Да… капитально припустила…

С подозрением кошка издалека на них смотрела, готовая рвануть, рвани они…

— Наверно что-то натворила, раз боится, ишь! — с уважением заметил Шишин, хмуря лоб, и кошка отошла еще на десять лап, и снова оглянулась. — Подозрительная кошка…

— А я тебе о чем? — спросила Таня.

— О чем?

— У всех кто оглянулся, вид такой…

— Какой?

— Как будто натворили что-то…

— Да, капитально… — согласился он и снова оглянулся на окно.

В окне стояла мать.

— Да не оглядывайся ты! — сказала Таня. — Оглянешься — щелбан! Нет! Десять щелбанов, без всяких там! — и дернув за рукав, поволокла куда-то, так ничего как следует не объяснив…

Они пошли по улице Балтийской в день безлюдный, и ветер тряс троллейбусные провода, а те гудели, отчетливо и скучно.

— Как мертвые гудят, — сказала Таня. — Брррр… идем скорей!

Скорей по улице Балтийской в день безлюдный пошли они, и провода как мертвые гудели. «Брррр», — подумал он. У синего пальтишка Тани боком близко топал, и все ему казалось, что вот-вот уже закончится дорога эта, и сразу же начнется та, другая: другая площадь, фонари и люди какие-то другие, а не те… Он шел и ждал.

Но было холодно, дорога не кончалась, странно в тишине шаги двоились, точно кто-то следом в след… Он оглянулся