Алексей Слаповский - Чудо-2018, или Как Путин спас Россию

– Мне вот ничего указывать не надо, – обращался Семенов к собравшимся в кружок гостям так дельно и разумно, будто говорил с самим президентом, – я сам знаю, что тушенка свиная должна идти к свиной, а говяжья к говяжьей. И доступ ко всему легкий должен быть. Потому что загонишь продукт в угол, а потом посмотришь, а он столько уже там, что срок годности вышел! Вот еще в чем вопрос, Владимир Владимирович, говорю я ему, срок годности у всего есть! И даже, извините за прямоту, у вас. Чтобы, говорю, извините, не протухнуть!

Слушающие ахнули – кто мысленно, а кто, не удержавшись, и вслух: надо же, какие слова не побоялся сказать президенту.

Но это опять же не означает, что все полностью поверили Семенову. Просто в душах и умах этих людей и чиновников незыблемо торчало убеждение, которое почти двести лет назад было аксиомой для гоголевского Городничего: дескать, да, приврал немного, но не привравши никакая речь не говорится!

– А он-то, он-то что? – спросил один из слушавших.

– А он так задумался, а потом мне: вот какого соперника я себе хочу на выборы! И говорит: не согласитесь ли баллотироваться? Я говорю: это приятно, но неожиданно! Надо подумать! А он мне: некогда думать, страна ждет! Ну, говорю, если ждет, тогда ладно!

И все зааплодировали, так им понравилась эта история, независимо от того, считали они ее правдой, полуправдой или вовсе неправдой.

А потом все смешалось – люди разбрелись по саду, по комнатам, где-то пели, где-то устроили танцы, где-то целовались, где-то ссорились, все это была празднично, весело, но очень уж сумбурно и с какой-то внутренней нервозностью. То и дело можно было увидеть, как человек смеется, поет, выпивает, с кем-то обнимается и вдруг останавливается, трет лоб, будто не может вспомнить, как он сюда попал и что, собственно, происходит.

8.

Семенов скачет на мегалозавре, пришпоривая его, погоняя хворостиной, и оглядывается на преследующую стаю велоцирапторов, и кричит им: «Имейте совесть, вы из позднего мелового периода и в Монголии живете, а мы-то с Сивкой из юрского и живем в Европе! Кыш отсюда!» Велоцирапторы злобно стрекочут, разевают страшные острозубые рты, один из них на бегу цапнул Сивку за бедро, Сивка взбрыкнул, скакнул в сторону, Семенов чуть не упал.

А впереди – огненная река лавы, вытекающей из вулкана, изрыгающего камни, которые падают и спереди, и сзади, и по бокам, взрываясь, как бомбы.

– Тпрру! – кричит Семенов, натягивая поводья, но Сивка, храпя, свернув шею и кося сумасшедшим глазом, несется к лаве. И становится все жарче, жарче, вот мегалозавр уже скакнул в расплавленную реку, плывет, сгорая, и сам Семенов горит, но при этом продолжает жить. Лицо, шея, плечи, руки, все горит, а жарче всего во рту, печет невыносимо, хоть бы уж скорее конец.

Но вдруг Сивка выносит на берег, на зеленую траву, под синее небо и белые облака. Семенов соскакивает, усталой рукой снимает с головы буденовку, распахивает шинель, сбрасывает сапоги и падает на траву, раскинув руки.

– Попасись, отдохни, – говорит он Сивке.

А Сивка, встав над ним, отвечает спокойно:

– Ты, Семенов, и сам уже запутался, какое такое попасись, я плотоядный, забыл?

– Ну, поймай живность какую-никакую.

– Да нету тут ни шиша. Кроме тебя, конечно.

– Э, э, ты не шали!

– Да уж какая тут шалость, Андрей Петрович. Эволюция! Или, проще сказать, пищевая цепочка. Не я тебя, так ты меня. Тоже ведь не одной капустой питаешься.

И мегалозавр резко опускает голову, вонзая зубы в то, без чего мужчине жить нельзя. То есть вообще-то можно, но не так, как хотелось бы.

Семенов просыпается, вскакивает, хочет выбежать во двор, но не может найти дверь, везде стены и окна. А ему очень надо. Хоть бы какой горшок или ведро! Но не видно ни горшка, ни ведра, ни даже какой-нибудь вазы. А просто на пол Семенов не может.

«Пузырь же лопнет!» – слышится чей-то голос.

И тут же внутри что-то лопается, взрывается, и ошметки Семенова разлетаются по всей комнате, заляпывая золоченые люстры, белые потолки, чьи-то портреты, висящие на стенах и узорчатые ковры на полу.

Семенов просыпается, трет глаза, озирается.

Господи, как же тяжело!

Он не сразу сообразил, где находится, потом все вспомнил, в том числе вчерашнюю свою трепотню, застонал от стыда. Глянул на часы: до начала работы двадцать минут! Наскоро умылся, попил воды прямо из-под крана, в горячке начал искать штаны, потом увидел, что они на нем, как и все остальное, выскочил из особняка, у двери переступив через кого-то мертвецки спящего, и побежал к своей машине.