Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Башня старой монастырской церкви казалась покосившейся. На ней, наверное, когда-то кувыркался дьявол. В церкви был орган XVI века {59} . Разреженный, резко-гнусавый соленый звук распространялся с западной эмпоры: манки трубных регистров и кованое серебро хрипловатых микстур. От корпуса рюкпозитива, украшенного резными фигурками откормленных, телесного цвета ангелов, от готического корпуса строгих форм, заключающего в себе главную часть органа, от педальных башен {60} дух старых звуков просачивался вниз, в гулкий колонный зал. Я не осмеливался зайти туда, так сильно смущала, восхищала, изумляла меня эта едкая гармоническая соль. Соль земли {61} . Я оставался под защитой башенного перекрестья и сквозь стеклянную дверь из всего порождающего звуки сооружения видел только парящих над ограждением ангелов, с толстыми ручками и ножками и с короткими крыльями. Чувственное великолепие этого звучащего мира. Радость с жирными ягодицами. Круглые солнца и планеты. Круглые животы и круглые толстые щеки. Стези Твои источают лýны и тук {62} . — Эта церковь была для меня жутковатым местом. Большие липы отбрасывали тени на ее потрескавшиеся бурые стены. Пространство вокруг церковного здания заполняли могильные плиты. По ночам здесь прогуливаются умершие. Рассказал мне Конрад. Дескать, можно увидеть, как они бродят возле могил — как они когда-то жили. Когда-то жили… Да, парочки влюбленных без помех перешагивают через могилы и любят свою любовь в тени стен. Живые и мертвые пары… Они ведут себя так, как когда-то жили. Как живут. Как будут жить. Соль и сладость даны им. И свет луны. И глубокая тишина ночи… Но я боялся этого места. «Ночью мертвых можно увидеть в виде маленьких огоньков на могилах», — сказал кто-то. Огоньки мертвецов. День поминовения усопших. Свечи на могилах… Я начинал испытывать страх по вечерам, когда сгущался туман. Тогда я повисал на руке у Конрада. Серебристые сумерки надвигались с востока. Река, побелев, выходила из берегов и заполняла собою всю низменность. Луга окутывались дымкой. Кричала незримая птица. Над черным лесом едва тлела золотистая зелень. Воздух льнул к моим щекам, как теплая липкая паутина. Лишь время от времени к нам, идущим, тянулась более холодная струя воздуха, от воды: длинная тощая лапа тумана, с призрачными пальцами. Но мы с Конрадом, под руку, продолжали шагать с упованием и радостью — переполненные этим часом, переполненные неведомой жизнью, — по ухабистой дороге, ведущей к городу. Как правило, с нами были девочки. Часто — еще и кто-то из взрослых. Моя мама устраивала разные вылазки — пешие, в повозке или на пароходе. Она добилась, чтобы и Конраду разрешили в них участвовать. Эти вечерние возвращения домой, какое таинственное счастье таилось в них! Мы всегда тихонько переговаривались. Мы говорили больше об умерших, нежели о живых. Я однажды робко спросил Конрада о его настоящей маме. Он сказал, что она сгнила. Растворилась в… — да, в… Слова «земля» он не произнес. Сказал: маму опустили в кладбищенскую воду. Сам он не присутствовал на похоронах. Он тогда только родился. Но он знал, как это бывает с другими умершими. Могила, наполовину заполненная водой… — В те недели состоялись похороны, в которых, не знаю, по какой причине, приняла участие моя мама. Я дошел с нею до кладбища, но не до могилы. Я ждал ее на пятачке с зелеными насаждениями. Вернувшись ко мне после окончания погребальной церемонии, мама рассказала, что могила была наполовину заполнена водой. Что гроб опускали в воду. Маму это возмутило. Она выразила мнение, что можно было все устроить по-другому. Ей объяснили: город Небель располагается в 40 километрах от побережья, но на высоте лишь 1,70 метра над уровнем моря. Как же здешним могилам не наполняться водой? — Но мама уже в следующую секунду выдвинула новый упрек. Мол, пахнет гнилью. Она считала, что летом, в такую жару, трупы надо опускать глубже… Гнилью действительно пахло. Но мне казалось, что запах исходит из зарешеченных вентиляционных отверстий одного из песчаниковых склепов, наполовину выступающих над землей. В такие склепы помещают гробы. Один на другой и рядом друг с другом. Но прежде трупы бальзамируют, чтобы они не разлагались. Гроб и плоть в любом случае сгнивают, но в склепе это происходит медленнее. Может, на сей раз в склеп поместили труп, который не был забальзамирован… Говорят, еще лет сто пятьдесят назад, когда привилегированных умерших — священников, бургомистров, сенаторов, уважаемых купцов, дворян — хоронили в церквях, там царила невыносимая вонь. (Значит, и мои предки наполняли какую-то церковь нехорошими испарениями.) Иногда по ночам мне снится, что труп Тутайна — сундук в моей комнате — начинает вонять. Так же как вонял когда-то песчаниковый склеп на кладбище в Небеле… Была опущена в воду и сгнила. Опущена в воду. Да-да. Многих будут опускать в воду. Снова и снова. И они исчезнут бесследно… Князей и героев, мертвецов разбитого войска — тех специально хоронили под руслом реки, чтобы победоносный враг не осквернил их могилы. Для этого реку на время отводили в сторону. А потом вновь пускали по прежнему руслу. И мертвые воины покоятся в реках. В болотах. На дне морей… Нет, Конрад не верит, что его мама продолжает существовать где-то на Западе {63} . Он никогда не получал от нее какого-либо знака. Она не могла его защитить. Она ничего не могла.