Трехэтажное здание миграционной тюрьмы в свете опоясывающих его ламп казалось кроваво красным. Узкие продолговатые окна выдавали в нем закрытое учреждение. Большая открытая стоянка перед центральным входом была пуста. Машина заехала под арку, где открылись автоматические ворота, и оказалась во внутреннем дворе. Здесь было темнее. Словно настороженные желтые глаза диких животных в разных местах светились подсветки входных дверей.
Полицейский в форме взял Василия за предплечье и повёл с собой. Дверь оказалась не запертой. Поднявшись один пролет по ступеням, они зашли в помещение, похожее на дежурную часть. Слева — большие прозрачные двери на улицу, с хорошо освещенным крыльцом. Справа за стеклом — чернокожая женщина в форме полицейского. Между ней и входной дверью ряд скамеек. По стенам — инструкции в рамочках, изображения американского флага и герба. Негритянка сидела, откинувшись на спинку стула и полусонно смотрела на вошедших. Стол перед ней выглядел как огромный пульт управления с несколькими мониторами и стационарными телефонами.
Сопровождающий подошел к ней и попытался поговорить, но она, катнувшись на стуле влево, протянула руку и открыла длинную узкую форточку сбоку, что-то в неё переспросила. Ей передали документы. Мельком на них взглянув, вернулась на своё место, стала звонить по телефону.
Не понимая языка, только основываясь на своем многолетнем опыте службы, Василий мог достоверно сказать, кто из полицейских что говорит. Эти бюрократические процедуры были ему хорошо знакомы. Если бы данный факт случился лет десять назад, он с интересом бы наблюдал, сравнивая с российскими порядками. Но сейчас он очень устал. С утра оставался голодным и не прочь был бы даже выпить пустого чаю.
Судя по всему, никто кормить его не собирался. Ответственных за питание задержанных здесь в эту пору не было. Все монотонно выполняли свою работу, как это принято в соответствии со служебными инструкциями.
Высокий здоровяк с заспанными глазами, появившийся в дежурной части, тоже не шибко обрадовался Василию. Он осмотрел его с ног до головы. Задал несколько вопросов и, убедившись, что Василий на них не реагирует, обратился к сопровождающим. Расписавшись в предъявленных документах, крепко взял Василия за локоть и провел в соседнюю дверь. Там располагалась небольшая комната без окон. В одну линию стояли несколько прямоугольных столов, а ближе к стене была огорожена сеткой деревянная лавка.
«Вот, — грустно подумал Василий, — в американском обезьяннике посижу, раз в российском не пришлось»!
Он оказался прав. Появившийся из дальней двери энергичный молодой полицейский нёс подмышкой свернутый матрас. Расстелил его на лавке за металлической оградой. Улыбнувшись с поклоном, наигранным жестом предложил Василию зайти внутрь. Скрежетнул засов, и вся охрана куда-то испарилась, приглушив свет.
Василий понял, что до утра разговора не будет. С удовольствием лёг на предложенное место, положив сумку под голову. Наручники с него не сняли, и это несколько усложняло отдых, заставляя поджимать руки ближе под себя. Но вскоре он устроился окончательно и уснул.
Ему показалось, что он только что закрыл глаза. Раздался громкий металлический щелчок, похожий на звук воспламенения капсюля. Затем приглушенный шум проехавших вагонеток и далее непонятный гул. Василий сел на матрасе и попытался продрать глаза. Почувствовав на руках браслеты, и вспомнил всё. Наклонился, чтобы снова прилечь. Но это ему не позволили. Полицейский уже снимал замок с засова, что-то требовательно говоря через сетку. Прямо над входом, через который его вчера привели, висели часы, показывающие шесть утра. Около них в углу находилась зеркальная тарелка видеокамеры, отражающая свет дневных ламп, замурованных под потолком.
Василий протянул полицейскому руки, и тот без возражения снял браслеты. Кисти саднили. Видимо, он шевелил ими во сне, и замки затянулись сильнее.
Безразличие, питаемое осознанием невозможности что-либо изменить, начало опутывать разум нитями меланхолии. Стало казаться, что он превращается в тупое животное, у которого есть только два желания — это кушать и спать. От голода и недостатка сна Василия мутило, как с тяжелого похмелья. Подумал, что болезнь, пользуясь моментом, проникла в подкорку мозга.
Он начинал привыкать к иностранной речи, совершенно не пытаясь понять, чего от него хотят. Её постоянное звучание наводило на мысль о некоей песне, которую все вокруг поют то в одиночку, а то в несколько голосов. Выводят свою партитуру в стенах существующих вокруг декораций.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу