Джанет Фитч - Белый олеандр

Я прошла в маленькую кухню. Красно-белый кафель, жемчужный стол, хромированные стулья, набор солонок и перечниц, кактусы, фигурки Бетти Буп из мультика и фарфоровые коровы. Кухня из сериала «Предоставьте это Биверу», на которой пьют какао и играют в шашки. Так всего этого хотелось — даже страшно!

Вышла во дворик с яркими широкими клумбами, цветочными вазами на деревянной веранде и китайским плакучим вязом. Игрушечную ветряную мельницу украшал пластмассовый гусь, на солнце у стены разросся красный молочай. «Безвкусно», — прозвучал в ушах мамин голос. Нет, очаровательно! Клэр Ричардс с ее испрашивающей любовь улыбкой — очаровательна. Ее спальня, стеклянные двери которой выходят на веранду, — тоже очаровательна. Стеганое одеяло на низкой сосновой двуспальной кровати, гардероб, комод и лоскутный коврик…

Вернувшись в дом, я увидела, что они еще изучают бумаги, склонив друг к другу головы.

— Ей тяжело пришлось, — говорила Джоан Пилер моей новой приемной матери. — В одной семье в нее стреляли…

Клэр Ричардс покачала головой, не в силах поверить, что находятся мерзавцы, стреляющие в детей.

Ванная будет моим любимым местом, это я сразу поняла. Кафель розовый и цвета морской волны, настоящая плитка двадцатых годов, матовое стекло с лебедем в камышах на ширме, отделяющей ванну. Лебедь этот показался до странности знакомым. Может, мы жили где-то, где был такой же? На полке поперек ванны громоздились бутылочки, разнообразное мыло и свечи. Я открывала крышки, нюхала и пробовала на руке крем. К счастью, шрамы уже бледнели, и Клэр не застала ярко-красные рубцы. Она чувствительная.

Когда я перешла в переднюю спальню, они все еще разговаривали.

— Очень способная, как я сказала, но много пропустила — все эти переезды, вы понимаете…

— Может быть, индивидуальные занятия, — отозвалась Клэр Ричардс.

Моя комната. Две мягкие сосновые кровати, на случай если останется на ночь подруга. Тонкие старомодные лоскутные одеяла ручной работы, с шитьем по краям. Короткие муслиновые занавески, опять шитье. Сосновый стол, книжный шкаф. «Заяц» Дюрера в аккуратной сосновой рамке. Напуган, насторожен, страх в каждой шерстинке… Села на кровать. Не представляла, как поселюсь в этой комнате и навяжу ей свой характер.

Мы с Джоан обнялись на прощание со слезами на глазах.

— Ну… — весело произнесла Клэр Ричардс, когда соцработница уехала.

Я сидела рядом с ней на обтекаемом диване. Она обхватила руками колени и улыбнулась голубоватыми, точно снятое молоко, полупрозрачными зубами.

— Вот ты и дома!

Хотелось ее успокоить. В собственном доме, а нервничает больше, чем я.

— Уже видела свою комнату? Я не стала никак украшать, чтобы ты устроила все по своему вкусу.

Хотелось объяснить, что я совсем не то, что она ожидает. Я другая, и, быть может, она меня не оставит.

— Мне понравился Дюрер номер 8221.

Клэр рассмеялась коротким всплеском смеха, хлопнула в ладоши.

— По-моему, мы отлично поладим! Жаль только, что Рон, мой муж, не смог тебя встретить. На этой неделе они на съемках в Новой Шотландии, вернутся только в среду. Что поделать… Хочешь чаю? Или колы? Я купила колу, не знала, что ты любишь. Еще есть сок. Или могу сделать фруктовый коктейль…

— Чай.

Еще никогда я не проводила ни с кем столько времени, сколько с Клэр Ричардс в ту первую неделю. Сразу было видно, что у нее нет опыта общения с детьми. Она брала меня с собой в химчистку, в банк, как будто боялась на секунду оставить одну, как будто мне пять, а не пятнадцать.

Всю неделю мы питались из картонок и баночек с иностранными надписями из «Шале Гурме». Тонкие ломтики сыра со слезой, хрустящие багеты, сморщенные греческие маслины, бордовый вяленый окорок, мускатная дыня, ароматизированные розовой водой ромбики пахлавы, сладкий, точно апельсин, грейпфрут, ростбиф… Сама она клевала, как птичка, а мне все подкладывала. После трех месяцев у Стервеллы уговаривать меня, в общем-то, не требовалось.

За пикниками в гостиной я рассказывала о матери и приемных домах, избегая слишком мерзких подробностей, всего, что слишком. Я знала, как это делать. Говорила о матери, но только хорошее. Я не ябеда, Клэр Ричардс, и про тебя тоже гадости рассказывать не стану.

Она показала фотографии и памятные альбомы. Я ее не узнала. Такая застенчивая в жизни, что я почти не представляла ее перед публикой, она, войдя в образ, полностью перевоплощалась. Пела, танцевала, плакала на коленях с вуалью на лице, смеялась в блузке с глубоким вырезом и мечом в руке.