Джанет Фитч: Белый олеандр

Мне нравился Берлин, мы с ним друг друга понимали. Нравилось, что немцы оставили разбомбленный остов церкви Кайзера Вильгельма — как памятник утрате. Здесь ничего не забывали. В Берлине боролись с прошлым, строили и жили на руинах. Не то что в Штатах, где расчищают площадку, думая, что каждый раз можно начать с нуля. Американцы еще не усвоили, что пустых холстов не существует.

Я все больше обращалась к скульптуре — тенденция, выросшая из времени у Рины Грушенки. Появилась навязчивая любовь к выброшенным вещам, сокровищам блошиных рынков и пререканию с торговцами на шести языках. Постепенно эти обломки проникли в мое творчество, вместе с обрывками немецкого, поклонением качеству и образцами помета животных. Профессору Оскару Шайну из Высшей школы искусств нравились мои работы. Он тайком проводил меня на занятия и добивался, чтобы меня официально включили в число учащихся, но мне мой нынешний статус доставлял какое-то извращенное удовлетворение. Я по-прежнему ощущала себя приемышем. Высшая школа искусств походила на колледж, куда мы ходили с Клэр: студенты со смешными прическами и их отвратительные картины. Однако, как сказала бы мать, у меня появлялся контекст. Одногрупники знали про нас с Полом. Мы были свободными талантами, живущими на мои чаевые из кафе и деньги от продажи самодельных украшений для автомобильных зеркал. Они мечтали стать как мы. В ушах звучал голос Рины: «Мы вольные птицы!»

В тот год я помешалась на старомодных чемоданах. Охотилась за ними по блошиным рынкам в районе Тиргартена, торговалась и выменивала. После объединения Германии они продавались тысячами. Кожаные, с желтыми целлулоидными ручками, саквояжи и шляпные коробки. В Восточной Германии никто их не выбрасывал, потому что нечем было заменить. А теперь их отдавали по дешевке, потому что восточные немцы скупали современные сумки для ручной клади и чемоданы на колесиках. На блошином рынке на улице 17 Июня меня знали все торговцы. Меня так и прозвали — Handkofferfräulein, Чемоданная девушка.

Я сооружала в них алтари, тайные портативные музеи. Как говорил Оскар Шайн, дорога — постоянное состояние современного человека. Он все хотел купить мое творение, однако я не продавала, несмотря на нашу с Полом очевидную нищету. Они были мне нужны. Взамен я сделала ему на день рождения другой чемодан, с Луизой Брукс в роли Лулу и стотысячными банкнотами периода инфляции. А еще там были рельсы от игрушечной железной дороги, точно вены, и черное грязевое болото со следом гигантского сапога, который я наполнила прозрачным зеленоватым гелем. Через оргстекло просматривались портреты Гете, Шиллера и Рильке.

Всю зиму я просидела на полу в углу квартиры с клеем, глиной, смолами, растворителями, краской, пряжей и пакетами утильсырья. В пальто и перчатках с обрезанными пальцами. Никак не могла решить, открыть ли окно и проветрить или работать с закрытым и меньше мерзнуть. Бывало по-разному. Иногда побеждало ощущение будущего, а иногда казалось, что реально только прошлое.

Я создавала персональный музей Астрид Магнуссен. Они все были здесь: Клэр и Оливия, мать и Старр, Ивон, Ники и Рина, Амелия Рамос и Марвел. Когда я отправилась в Нью-Йорк искать Пола, пришлось оставить все мои коробки и сувениры у Рины, кроме четырех книг матери и моих драгоценностей: аквамаринового кольца, аметиста и краденого колье, плюс восемьсот долларов наличными. Перед отъездом Сергей сунул мне листок с именем Ивана Иванова, русского скупщика краденого с Брайтон-Бич, который поможет обналичить сокровища.

— Он по-английски говорит плохо, но цену даст хорошую.

«Феникс сгорает и возрождается», — повторяла я про себя в автобусе, пересекая страну.

Единственным ориентиром был адрес магазина комиксов на Сент-Маркс-плейс.

Теперь я собирала свою жизнь заново. Воссоздавала ее в холодной квартире на четвертом этаже.

Вот коричневый кожаный чемодан Рины, обитый изнутри зеленым вельветом, с распластанной обнаженной фигуркой и головой белого кота из кроличьего меха. Крышку украшала кукольная мебель и развернутые веером фальшивые баксы. Чемодан Ники, «Америкэн туристер», с лаком цвета маджента и металлическими пластинами, как на ударной установке. Внутри — набитые поролоном колбаски презервативов. Для Ивон я нашла детский чемоданчик и обклеила его ворсистой тканью пастельного цвета. Внутри на гитарной струне висели пупсики. Я подыскивала музыкальную шкатулку, которая, когда откроешь крышку, играла бы «Мишель».