Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Она шумно вылетела из дверей и побежала вверх по ступенькам.

Я снова достала фотографии Данте. Я теперь к нему ближе, чем Киппи, хотя ни он, ни она об этом не догадываются. Фотографии как-то связали нас, привели нас двоих в новую точку отсчета. Я вплотную подобралась к тайне, ключ к которой утратила после Джека: как женщины могут любить мужчин, как может нравиться мужское тело. Руфь стонала от удовольствия в ту ночь на полу с Ларри. Я подумала о маме, стоявшей голой перед зеркалом после того, как папа ее бросил, – держа свои груди на весу и тоскуя об отце. Как по-дурацки она вела себя со своими кавалерами…

Наоми вернулась с косячком цвета лаванды.

– Хочешь словить кайф? – спросила она.

События развивались стремительно – я на пороге потенциальной дружбы! Голый Данте у меня в кармане!

Наоми поводила косячком у меня перед носом – вправо-влево, как работает дворник автомобиля.

– Кажется, биологичка что-то говорила об отмене сегодняшнего урока, – сказала я.

– Ну так и давай. Слишком хороший день, чтобы здесь сидеть, на пыль смотреть.

Я еще никогда не ходила за общежитие. Пройдя мимо мусорных контейнеров и поварят, куривших подобранные на парковке окурки, мы поднялись на длинный пологий холм. Под ногами похрустывал побуревший луговой мятлик, побитый морозом. В лучах полуденного солнца клены стали густо-бордовыми и желтыми, как яичный желток.

Косячок был плотнее и ровнее, чем у Ларри. Подражая Наоми, я несколько раз затянулась короткими, отрывистыми затяжками, и тело стало таким легким, что меня просто-напросто могло сдуть ветром и понести над кромкой мертвой травы.

Наоми улеглась на сухую траву. Ветер трепал ее широкие штанины.

– Пол Маккартни воскрес из мертвых, – сообщила я. – Только что шутил в новостях. Все это был глупый розыгрыш.

– Знаешь, в чем проблема «Битлз»? Капитализм ужалил их в самое сердце. Они действительно мертвы, все четверо, и шутку сами придумали.

– Да, но…

– А что, очень передовая концепция, – улыбнулась Наоми, оглядываясь вокруг.

– Смерть?

– Воскресение.

Мы помолчали. Наоми заговорила о социализме.

Я не слушала. Раз возможно воскресение, значит, возможен и Бог. Богом может оказаться кто угодно – Данте, или Джон Леннон с его сумасбродствами, или вообще кто-то абсолютно заурядный – покупательница суперетты с локонами от бигуди, старик, от которого пахло чесноком в автобусе. Богом может быть даже лаборант с киноустановкой в школе Истерли – человек, нажатием кнопки запускающий жизнь в обратном порядке.

Я представила, как Дотти отрывается от меня с поцелуем. Как я еду обратно на Род-Айленд в автобусе «Грейхаунд». Как мама прыгает в свою безопасную будку. Как грузовик Артура Мьюзика стремительно удаляется от нас задним ходом.

Сунув руку в карман, я нащупала края полароидных снимков, ответ на эту жутковатую загадку – как женщины могут любить мужчин, как мужчины могут не издеваться и не запугивать женщин. Воскресение: какое красивое слово.

Наоми тронула меня за локоть.

– Эй! – сказала она. – Смотри!

Она легла на спину, обхватила себя руками и покатилась по склону – сначала медленно, затем быстрее и совсем быстро. Внизу она поднялась, шатаясь, как пьяная, смеясь и зовя меня последовать ее примеру.

– Я не могу, – сказала я.

– Фигня, все ты можешь!

– Нет, правда не могу!

– Давай!

И тогда я это сделала, криво скатившись к ее аплодисментам, уханью и смеху. Все слилось в одно мутное пятно. Я закрыла глаза, потрясенная и испуганная набранной скоростью.

Мы сидели у подножия холма, вывалявшиеся в сухой траве, смеясь и глядя на яркое солнце.

– Ну что, тебя плющит? – спросила Наоми.

– Наверное, – ответила я. – Кто его знает.

Мимо прошел космонавт из алюминиевой фольги и два Никсона с резиновыми лицами. Хауди-Дуди танцевал с Мэрилин Монро.

– Стоит поставить «Фор Топс», и все сразу прыгают и кривляются, как цветные, – вздохнула Марсия. Она насильно записала Веронику и меня в праздничный комитет по закускам и напиткам (сама Марсия была председателем). В резком блеске флуоресцентных ламп и нержавеющей стали мы смешивали целые кувшины пунша-«отвертки» и выдавливали из тюбиков луковый соус. Марсия назначила Веронику главной по фаршированным яйцам, и та стояла у раковины, очищая их от скорлупы и близко поднося к глазам – словом, готовя каждое яйцо, как семестровый экзамен. Наоми сидела на кухонном столе и смотрела, как мы трудимся.