Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

В атмосфере сотрудничества – Марсия сияла от гордости – мы проголосовали за костюмы (Рошель вытаращила глаза, но воздержалась), бочонок пива, пунш с водкой и за два с половиной доллара с носа девиц из других общежитий.

Рошель велела всем предлагать новые идеи.

– Сейчас! – крикнула Наоми, отчего я вздрогнула. Она выбежала вперед и встала перед собранием. – Если кто меня не знает, я – Наоми! Я считаю, для нашего общежития реально важно занять жесткую позицию по поводу Камбоджи!

Она нервно забегала взад-вперед перед аудиторией. Во всей Наоми вместе с широким комбинезоном было не больше тридцати пяти кило.

– Я составила петицию, – она замахала на нас клипбордом, – и если мы все ее подпишем, это станет хорошим началом. Понимаете, нам нужно организоваться. Если сотни тысяч студентов колледжей по всей стране объединятся, к нам прислушается даже членосос Никсон!

– Минуточку, – перебила Марсия, улыбнувшись своей улыбкой представителя «Эйвон». – У тебя есть полное право на свое мнение, но лично я не считаю необходимым называть президента Соединенных Штатов чле…

– Никсон сам по себе ходячая непристойность, – парировала Наоми. – Но дело не в этом, дело в Милай!

Я не осталась безучастной к ее аргументам. От фотографий резни в Милай в журнале «Лайф» у меня к горлу подступил комок. А уж сочинение моей матери о Трише Никсон вообще привело меня в этот занюханный колледж!

Петиция Наоми переходила из рук в руки без единой подписи, пока Наоми толкала речь. Киппи даже не дотронулась до клипборда. Наоми перескакивала с одной мировой проблемы на другую. В аудитории начался гул: ораторшу воспринимали как прикол.

– Ну что ж, – перебила наконец Рошель, – извини, если Мертон для тебя недостаточно радикален, но кому-то надо и учиться.

– Ладно, ладно, – закивала Наоми. – Я только хочу еще кое-что сказать, хорошо? Я летом была в Вудстоке. Это была ре-аль-ность, девчонки! Наш долг перед своим поколением – стать политически активными!

Рошель стукнула своим молоточком и объявила, что собрание закончено. Кто-то отдал Наоми ее клипборд. Никто даже не подумал передать его мне.

– Секундочку! Секундочку! – запротестовала Наоми, бегая от одной выходящей к другой. – Почему здесь нет ни одной подписи? Там же резали невинных женщин и детей, девчонки! Да очнитесь же, наконец!

В конце концов мы с ней остались в аудитории вдвоем, понуро сидя в разных концах зала.

– Дай мне посмотреть, – попросила я.

Считая Наоми, моя подпись стала четвертой.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь? – спросила она. – Я ничего не понимаю.

Глаза у нее были на мокром месте, взгляд метался. В ответ я только пожала плечами.

В ту ночь Киппи и еще несколько девчонок играли в рамми в нашей комнате. Я лежала на боку на своей кровати, глядя в стену.

Бэмби вошла без стука. В ее лице не было ни кровинки, руки судорожно стискивали пластинку.

– Девчонки, случилось нечто ужасное, – сообщила она. – Жуткая трагедия. Пола Маккартни убили.

– Ну да, как же, – не поверила Киппи.

– Только что по радио передали. Он мертв уже несколько месяцев, – она сунула нам под нос «Эбби-роуд». – Смотрите, у него глаза закрыты и ноги босые. Это очень символично. Джордж – могильщик, а Джон Леннон – Бог.

Вошли другие девушки из Хутена, спрашивая, слышали ли мы новость. Наша с Киппи комната превратилась в штаб. Неужели убийство? Нет, он болел, сказал кто-то. Тропическая болезнь, заразился больше года назад. Другие «битлы» скорбят и не отвечают на звонки.

Марсия сказала, он, видимо, подцепил болезнь в Индии, куда они ездили к какому-то немытому старому гуру. Она где-то читала, что в Индии люди присаживаются на корточки и справляют нужду прямо на улицах.

Девушки сидели на кроватях, на полу. Кто-то, слушавший другую радиостанцию, сказал, что если крутить «Белый альбом» задом наперед, можно разобрать слова: «Возбуди меня, мертвец». Киппи поставила пластинку на свой проигрыватель и начала крутить пальцем. Все подались и слушали жутковатую абракадабру.

Смерть им казалась какой-то игрой. Вот бы у них матери поумирали!

– Это чушь, – сказала я.

Все повернули головы и уставились на меня.

– Это явно глупый розыгрыш по радио, неужели вы не понимаете? В реальных смертях нет ничего прикольного – это боль. Она была права сегодня, когда говорила о Вьетнаме. Наоми. Об этих несчастных женщинах и детях.

Пластинка на проигрывателе бесшумно крутилась. Никто не произнес ни слова.