Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Да, кстати, я писала, что Данте взял пока в школе отпуск? Хочет всерьез заняться поэзией – он ведь очень талантливый. А у меня в кухне новые шторы – желтые, с подхватами. Очень нарядно, только вот я подрубила их коротковато, примерно на дюйм. Ну что ж, твои ошибки – тебе с ними и жить, верно?

С любовью,

Долорес».

Данте планировал собраться с мыслями к весне, а пока сочинял стихи и читал труды классиков, с которыми всегда хотел познакомиться. Посылаемые в журналы стихи он подписывал странными фамилиями и после каждого отказа замыкался в себе на несколько дней. Программа чтения забуксовала почти сразу: Данте не смог одолеть «Опыты» Монтеня, но отказался «перескакивать» к следующей книге.

Если не рассиживаться в «Гранд Юнион» в пятницу после окончания смены, я как раз успевала пропылесосить и навести порядок, прежде чем бежать в «Лобстер пот» на подработку. Уборка, по идее, ложилась на Данте, но, по его словам, он страдал от писательского затыка и не мог достичь нужного настроя, если приходилось отвлекаться и драить унитаз. Он говорил, что рассчитывал на понимание со стороны бывшей художницы-акварелистки в отношении творческого процесса, и пообещал в следующий раз искать не такую сварливую жену. Я затыкалась и мыла унитазы сама.

– Ну, как работа? – спрашивал Данте с кровати, потягиваясь после дневного сна. С некоторых пор он начал живо интересоваться подробностями общения с моими коллегами, которых окрестил «недоумками». Вскоре я начала придерживать новости: мне казалось, что скармливаю ему жизни других людей.

– Ничего особенного. Как твой день?

Данте пошел за мной в ванную, на ходу чистя банан.

– Угнетающе. Только я настроился на новую поэму, как позвонил какой-то ушлепок и попытался продать нам морозильную камеру. Творить – это как видеть сон, понимаешь? Здесь же подсознательная связь. Если кто-то вторгается в твои мечты, это все равно что пытаться снова заснуть, чтобы досмотреть прежний сон.

Он зевнул так широко, что я увидела у него во рту недожеванный банан.

У раковины я спешно оттирала пятно от салатной заправки, которое так и осталось на моем форменном платье официантки.

– Я гляжу, ты и до прачечной не дошел?

Данте с презрением смотрел на меня, когда я влезла в свою униформу, промокая полотенцем пятно и сражаясь с молнией на спине.

– Знаешь, что меня убивает? – спросил он. – Твоя любовь ко всему поверхностному. Твое благоговение перед обыденным.

Я сообщила ему, что опаздываю. Он пошел за мной к фургону. Когда я открыла дверцу, он ее захлопнул.

– Данте, я опаздываю!

– Ах, извините, важная персона. Можно один вопросик по-быстрому? Почему всякий раз, когда я с тобой говорю, моя депрессия только усиливается?

– Прости, Данте, я делаю, что могу. Мы об этом поговорим.

– Спасибо за одолжение, – фыркнул он. – Вот уж весь вечер буду ждать!

– Слушай, ты сказал, что не хочешь бороться, когда тебя обвинили. Дело твое. Я бы на твоем месте защищалась, но уважаю твое решение. Только теперь ты взялся бороться со мной. Это несправедливо.

Его глаза наполнились слезами, и он пошел обратно в дом. Я посмотрела на часы, села за руль и завела машину. Выключила мотор.

Я вернулась в дом и присела рядом с ним на кровать.

– Данте, – сказала я, – клянусь Богом, я понимаю, настолько тебе тяжело. Мы поговорим, но сейчас мне действительно некогда. Если я не подменю Мирну, то…

– Ну так поезжай.

Я поцеловала его в лоб и встала, одернув платье.

– Я такая страшная в этой униформе, – произнесла я. – Как я выгляжу?

Он ответил, не глядя:

– Сказочное видение в синем нейлоне. Гребаная богиня на танкетках.

В ноябре Данте сбрил бороду и взял в привычку ежедневно разгадывать кроссворды и сканворды. Я не сомневалась, что он и мыльные оперы смотрит. По моем возвращении домой телевизор был теплым, а однажды я услышала, как Данте бубнит заставку из «Дней нашей жизни». Несмотря на свое вегетарианство, он выиграл нам бесплатную индейку ко Дню благодарения на радиостанции, потому что знал, кто записал песню «Крутые придурки». Но когда я предложила поехать с индейкой к бабушке, он ответил, что не желает отмечать праздник «традиционно, как дебилы Уолтоны».

Я начала стирать вручную вещи, в которых собиралась на работу, а Данте, чтобы ограничить стирку, носил одно и то же каждый день: штаны хаки, серую фуфайку и никакого нижнего белья. Его работа по дому свелась к вытиранию пыли и выпеканию батона-косички и десертов с кремом, которые он в основном ел сам. Обычно от усталости он не мыл посуду после ужина, поэтому мне приходилось оттирать засохшее масло и выставлять на сушку целые горы мисок и сковородок, пока Данте слушал Национальное общественное радио или собирал кубик Рубика.