Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

– Ах, какая благодать кожу с черепа сдирать, – забубнила я себе под нос. Говорливость Женевы начала меня утомлять.

– Долорес, детка, с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Все, мне пора, – сказала я, – кожей заниматься. – Я рассмеялась собственной шутке.

– Деточка, а бабушка знает, где ты?

Я повесила трубку. Богатая стерва.

Я долго шла по неосвещенному шоссе, а затем по петлистой узкой дороге, прячась от света фар и пережидая в кустах проносящиеся машины. Дорога все не кончалась, но меня это вовсе не огорчало. Я ощущала прилив сил и была готова ко всему. «Толстая девица на тонюсенькой дорожке», – подумала я, и это мне показалось уморительно смешным. Я знала, что иду правильно – я шла на звук океана.

На парковке стояли две машины. Я забралась по крутой дюне и остановилась на гребне. Океан серебрился в лунном свете.

Во влажном воздухе уже тянуло сладковатой гнилью – китиха начала разлагаться.

На берегу двое мужчин стояли, взявшись за руки и глядя на нее. Их собачонка лаяла, не унимаясь, на огромную тушу. Поодаль еще трое грелись у костра из набранных на песке обломков дерева, причем каждый постарался сесть лицом к китихе. Я присела на гребне дюны, отдельно от всех, и ждала.

Приехали две парочки подростков. Хлопнули дверцами машин и побежали вниз по песчаному склону, смеясь и дуя пиво. Их буйное веселье спугнуло остальных зрителей. Парни вскарабкались на тушу и ходили по спине, до головы и обратно. Они нагибались и отрезали что-то своим подружкам на сувениры.

Люди подходили и уходили, совсем как на прощании с мамой. Дуэнья ее тела, я пересидела их всех. Я оставалась с китихой всю ночь.

На рассвете я встала и оглядела пляж, насколько хватало глаз: в одну сторону, в другую, оставшуюся сзади парковку. Мы с китихой были одни.

Я спустилась к ней по дюне.

Прилив оказался сильнее, чем накануне днем: хотя китиха не шевелилась, она лежала глубже в воде. У кромки океана я стащила фуфайку и джинсы.

Вода была не холоднее ветра, но соски напряглись от стужи, ощущаемой стопами. Жир стал синеватым и покрылся гусиной кожей. Я вошла в воду до колен – ноги заломило, потом они онемели. Я зашла до пояса. Концы волос намокли. Я окунулась с головой. Нырнула. Поплыла.

С пляжа китиха казалась черной, но теперь, плывя рядом с ней, я разглядела, что ее кожа пестрая, в пятнах темного и более светлого оттенков серого. Я протянула руку и коснулась ее. Ладонь и дрожащие, посиневшие пальцы ощутили твердую, мускулистую плоть. Губы тоже. Поцелуй показался одновременно мягким и шероховатым. Соленым.

Я проплыла перед ней и вынырнула, качаясь, как поплавок, и болтая ногами в воде. Я стала невесомой.

Ее массивная голова и рыло были покрыты шишками – безобразными, беспорядочными буграми, заросшими острой щетиной, коловшей пальцы. Покрытый шрамами рот был открыт, словно перед смертью китиха пыталась втянуть в себя весь океан и вернуться на глубину. Ее челюсть, наполовину над водой, окаймляли толстые пучки щетины. Глаза находились под водой.

Я задержала дыхание и нырнула с открытыми глазами.

Китиха невидяще смотрела на меня. Радужка была мутной и пустой, потускневшей от морской воды. Глаза с катарактой. Глаза, полные смерти. Я коснулась нижнего века, провела рукой по твердому глазному яблоку.

Вот как я могу умереть. И вот где.

Я боролась с собой – голова пыталась прободать водяную толщу, руки отталкивались и махали, чтобы удержать меня под водой. Я полным ртом заглатывала морскую воду, иногда ловя на себе взгляд мертвых глаз в процессе этой борьбы.

Наконец я поборола себя – вырвалась вверх, проломив гладкую поверхность воды. Я кашляла и плевалась, задыхаясь и силясь вдохнуть славный свежий воздух, обжигающий легкие.

Я поплыла к другому боку китихи, обогнув полуоторванный сломанный плавник. Подошвы коснулись дна. Спотыкаясь, я поковыляла к берегу, снова ощущая нестерпимый, мучительный холод. Одежда мокрой кучей лежала у кромки воды. Я принялась натягивать штаны и фуфайку.

Я дошла до предела. Но не до окончательного финала.

Не знаю, сколько я просидела на берегу, трясясь в ознобе.

Вдалеке появилась черная точка. Сперва ее было видно, затем стало слышно. Джип.

В мокрой одежде, на ноябрьском ветру я никак не могла унять крупную дрожь.

Мужчина в желтовато-коричневой форме заглушил мотор и, улыбаясь, пошел мне навстречу. Он присел на корточки:

– Привет.

– Привет.

– Вы случайно не Долорес Прайс?