Майкл Фрейн - Шпионы

– А твоя мать снова у тети Ди? – в конце концов спрашивает он совсем другим тоном.

Кит кивает.

Легкая усмешка вновь появляется на лице мистера Хейуарда. Он входит в гараж. Вот зажужжал точильный круг, полетели снопы искр. Что он там точит, не видно, но мне не нужно видеть, я и так знаю. Штык, тот прославленный штык.

Я со всех ног бегу в конец Тупика, едва ли ясно представляя себе, что предприму – просто сознаю, что обязан сделать хоть что-то. Чтобы немного загладить наконец свою несостоятельность и предательство. Надо сделать что-то смелое и решительное, чтобы спасти Кита от его отца и предотвратить надвигающуюся катастрофу, хотя что это за катастрофа, я и сам не знаю.

А первейшая моя забота – чтобы еще до вечера термос лежал в корзине для пикников и Кит не получил очередную взбучку. Я сворачиваю к тоннелю. Наверно, побегу по направлению к «Сараям». Навряд ли, впрочем, я планирую добежать до самых «Сараев». Видимо, рассчитываю, что мне повезет и я встречу ее на полпути.

Мой план срабатывает еще до того, как я сам успеваю его осознать. Из яркого солнечного дня я влетаю в гулкую тьму тоннеля и с разбегу врезаюсь в спешащего навстречу человека. Мы хватаемся друг за друга, моя физиономия утопает в мягких персях, мы топчемся, будто танцоры танго, рискуя оступиться на илистом берегу огромной подземной лужи. Лавируя, тянем друг друга то к осклизлой стене, то к воде. И когда наконец выбираемся с темной танцплощадки в залитый солнцем мир, от спокойного достоинства матери Кита уже нет и следа.

– Стивен! – вскрикивает она и нагибается, чтобы подобрать и поскорее сунуть в корзину упавшие в грязь одежду и книги.

– Термос! – выпаливаю я.

– Я тебе что велела, Стивен? – говорит она так же сердито, как в тот вечер, когда впервые запачкалась тоннельной слизью. – О чем я тебя просила? Зачем ты это делаешь?

– Термос, – в отчаянии повторяю я.

– Ты очень нехороший мальчик, Стивен. Я на тебя очень сердита.

– Да термос же!

Наконец мои слова до нее доходят. Она пристально смотрит на меня и совсем другим тоном спрашивает:

– Что ты хочешь сказать? Что случилось?

Но я немею совсем: меня сковывает один щекотливый момент социальной семантики. С чего начать рассказ о том, что случилось? Ведь я не знаю, как именовать главное действующее лицо. «Отец Кита»? Не могу же я так его называть, обращаясь к матери Кита! У него с ней более непосредственная связь. На ум приходит слово «муж». Можно сказать «ваш муж»? Нет, это произнести еще труднее. «Мистер Хейуард»? Хуже некуда.

Но она уже догадалась сама и тихо спрашивает:

– Тед что-нибудь говорил про термос?

Мне остается только кивнуть, и она догадывается об остальном.

– Неужели он решил, что его взял Кит?

Я киваю.

Она прикусывает губу. Ее карие глаза пристально смотрят на меня.

– Уж не наказал ли он его?

Я киваю.

– Побил?

Я опять киваю.

Она морщится, как будто ее собственные руки горят от боли.

– Ох, Стивен! – говорит она, как в тот раз. – Ох, Стивен!

Раньше она вообще не называла меня по имени, зато теперь произносит его чаще всех прочих взрослых, вместе взятых.

– И он велел Киту положить термос обратно? – негромко спрашивает она.

– До ночи, – выдавливаю я.

Она смотрит на часы и направляется назад, в тоннель. Ее светлое летнее платье испещрено пятнами зеленоватой слизи, светлые летние босоножки чавкают по грязи. Я очень старался сохранить ее тайну, и моими же усилиями эта тайна теперь видна любому, только слепой не заметит.

Мать Кита останавливается и оборачивается.

– Спасибо, Стивен, – смиренно произносит она.

Что же теперь будет?

Каждый вечер после школы я иду на наш наблюдательный пункт, вдыхая по дороге волнующие душу сладкие ароматы, которыми в разгар лета полон воздух нашего Тупика: от переплетенных лип перед домом Хардиментов, от кустов жимолости перед домами мистера Горта и Джистов приятно веет наивной сладостью; от соцветий будлеи, свисающих над тротуаром у Стоттов и Макафи, – густым приторным дурманом; от штамбовых роз Хейуардов – тонкой, хрупкой изысканностью. Я залезаю в укрытие и сижу один, беспомощно глядя на фасад Китова дома.

Одно я знаю наверняка: теперь мне действительно навсегда заказан вход в этот упорядоченный мирок. Никогда больше не слышать мне перезвона часов, не есть шоколадной пасты в столовой, где поблескивает начищенное серебро. Семейство замкнулось в себе. Раза два я вижу, как подрагивает задернутая от солнца занавеска да еще как миссис Элмзли, направляясь домой, выводит из задней калитки велосипед. Иногда мимо нашего дома проезжает после школы Кит или ведет велосипед во двор. Однажды из-за дома появляется отец Кита со шлангом в руках и, непрерывно насвистывая, поливает палисадник. Но – никаких признаков присутствия матери Кита.