– Куда это ты уходишь?
– Домой. Меня уволили.
Немая сцена. Несколько пар глаз воззрились на меня. Стук клавиш стих. Милиционер родился. Или ревизор. Вера побледнела.
– Алена, ты шутишь?
– Я – нет. Островская, ты статью поставила про Ведерникову?
Я подошла к ее столу.
– Да, а что случилось? Тебя правда уволили?
– Правда. И ты сделала это специально, да?
Островская затряслась.
– Ты что, Алена? Я-то при чем?! При чем здесь статья?
– Откуда информация у тебя про Ведерникову, про особняк ее?
– Ну, мы же дружим с Настей! Это разве тайна – про особняк? Настя всем рассказывает!
– Всем? Всем?!
Я схватила стеклянного дракона, стоявшего на ее компьютере, замахнулась, чтобы хрястнуть об пол. Островская часто-часто заморгала, испуганно глядя на меня. Я поставила фигурку на место. Мне расхотелось убивать дракона. Не стоило месить это дерьмо дальше.
– Алена, успокойся, у Ани просто истерика очередная. У нее это часто бывает. Она же на гормонах сидит, – шептала Вера, пока я собирала сумку.
Больше никто не подошел. Точно так же было и тогда, с Иркой. Почему я решила, что это не может случиться со мной?
– Ирка несколько раз с Волковой ругалась. Ну и что? Поскандалят, три дня Полозова дома сидит, потом возвращается. Ты, главное, ничего не пиши, никаких заявлений. Если бы Ирка ей тогда позвонила, Волкова бы ее вернула. Аня это любит – когда потом делаешь вид, что ничего не было.
– Ничего не было? Меня Затуловская обещала с охраной выставить.
– Не обращай внимания, она же сука сумасшедшая! А Аня отходчивая, просто истеричка.
– Вера, не уговаривай меня… Все закончилось. Я не могу этого терпеть больше. Этого бесконечного унижения.
Бумаги я брать не стала. Зачем? А хозяйством еще не успела обрасти. Сунула в сумку духи, косметику, которую не успела отнести домой. Мой нехитрый скарб за несколько месяцев. Негусто.
Вера проводила меня до лифтов, мы обнялись:
– Я тебе обещаю, что через несколько дней ты вернешься…
Лифт, в котором совершали путь наверх глянцевые звезды, вез меня вниз. Час назад Канторович проехал в нем, что обозначало конец отношений со мной. Теперь ехала я, что означало конец отношений с журналом. Какой символический смысл может быть у простого агрегата Otis. Я посмотрела на себя в зеркало – ничего от редактора глянца. Сегодня утром здесь отражалась бодрая я, знающая, в чем тренд, и держащая в руках настоящий бренд. Сумка Prada – сегодня я впервые принесла ее в редакцию. Дьявол, засевший там, сделал свою работу.
На Садовом кольце здоровенный грязный джип не дал мне перестроиться, и вместо того, чтобы заехать в тоннель, я ползла в густой пробке на разворот над Маяковской. И хорошо. Чем дольше я еду домой, тем лучше. Вождение – эрзац медитации. Мозг управляется с рычагами и кнопками, а на самом деле сканирует весь мусор подсознания, проверяет наличие вирусов на жестком диске.
Я ехала спокойно. Как ни странно. Без истерик и экстренных торможений. И чувствовала себя немного пьяной от ощущения неожиданно свалившегося выходного дня. Наверное, так чувствуют себя аквалангисты. Много времени проплавав на глубине, в темной толще сложных отношений и интриг, я вдруг резко всплыла на поверхность. Аквалангистам стало хорошо. Теперь можно дышать. Правда, я отвыкла жить без обязательств, без истерического внимания к экрану телефона, который в любое время может высветить номер Волковой или Затуловской. Тысячи дел, записанные в ежедневник, оставшийся на столе в комнате без окон, обнулились в один момент.
Я могла ехать куда угодно и делать все, что хочу. Делать было совершенно нечего.
Доехала до светофора и повернула на Петровку.
Сегодня диск переполнен. Два события, наложившись, вытеснили друг друга. Я ничего не ощущала внутри. Скорбное бесчувствие. Работал чуткий механизм самосохранения.
Добравшись до Пушкинской, я вдруг решила свернуть на Тверскую. А пройдусь-ка я по магазинам! Вот.
А деньги? Как насчет того, что это была последняя зарплата, от которой и так ничего не осталось после Милана? Мой внутренний пессимист высунулся наружу и принялся подсчитывать деньги в кошельке. Но я быстро щелкнула его по носу. Последняя зарплата в этом журнале, но не последняя в жизни!
Припарковаться на Тверской в разгар дня можно, только если очень повезет, и я с досадой прочитывала вывески на другой стороне улицы: галерея «Актер» – мимо, места нет, Monsoon – аналогично… Место нашлось только на Лубянке. Ладно, пойду в ГУМ, посмотрю, что там за новая коллекция в бутике Paul Smith. Стоп! Мне туда нельзя. Я была там, когда он…
Читать дальше