Антон Уткин - Тридевять земель

Людка чувствовала себя так, словно огромный лучезарный и бесконечно приветливый мир распахнулся ей. Самые изысканные ароматы диковинных и невиданных цветущих растений неожиданно налетали и обволакивали, суля нескончаемую эдемскую ласку. Каждый новый день был непохож на предыдущий: хребты то мрели в золотистой дымке, то реяли розовыми облаками, то закутывались в белый туман, или ложились ничком, согревая воду своими отражениям, а то на вершины их наползали тучи, свешивая подолы на серые склоны в зелёной щетине можжевельника, и тогда казалось, что над гигантскими стенами натянуто посконное полотнище, наглухо скрывающее небо.

Горы дремали у тихой воды. Дома, прикорнувшие у их подножий на узкой полоске возделанной земли, казались белыми пятнами. Вода, влекомая сокровенными течениями, то покрывалась рябью, то стлалась зеркалом. Солнце, опережая время, заливало светом, или, прихорашиваясь, медлило за гребнями, и ранним утром их будил крик рыбака. "Рибе-е, рибе-рибе-е", – нараспев кричал он в окна сонных домов, бредя вдоль берега со своим уловом, и беспечным голосом своим уподоблялся птице, славящей нарождающийся день…

Дом, местонахождение которого никак не удавалось установить по фотографиям, сейчас отыскался удивительно легко, словно только их и ждал.

Вспомнив о церкви о за домом, о которой упоминал его маленький племянник, Михаил повлёк Людку в гору. Подниматься пришлось недолго – каких-нибудь пять минут. Осенённая дубами с замшелыми стволами, пористыми маслинами, лавровишней и ольхой, на склоне стояла крохотная однокорпусная базилика с апсидой, сложенная из обтёсанных камней и покрытая черепицей. Это простое сооружение строгих пропорций привело Михаила с Людкой в восторг. Дверь оказалась заперта, но через узкое, как бойница, боковое окошко кое-как можно было разглядеть покрывающие стены византийскую роспись.

Слева от входа лежала поеденная временем надгробная плита, под которую уходил как бы небольшой лаз сантиметров сорок шириной, проделанный, скорее всего, каким-то зверем. Опустившись на колени и заглянув туда, Михаил разглядел жёлтые человеческие кости. Собрав вокруг несколько камней, он заложил дыру, и только тогда бросил взгляд на поверхность надгробия. На нём он различил всё тот же знакомый ему рисунок, украшавший герб и ложку.

Они пошли по тропе, уводившей в направлении Прчани, и через пятьсот метров начался спуск. Здесь-то, когда в просветах прибрежных построек синими кусками завиднелась вода, они неожиданно и вышли к нему.

Тропинка, огибая величественные дубы, никак не хотела кончаться и будто вела в самую небесную синь. Они остановились на террасе, уставленной сизыми оливковыми деревьями. Их гладкие, пористые, витые, жилистые стволы, словно заплетенные в косы, наклонно стояли, растрепав седые гривы. Среди них росло абрикосовое дерево в нежном цвету своих белых чуть помятых листьев. Вид, открывшийся с высоты, завораживал и не позволял отвести взгляд.

К склону поражающего воображение хребта прилепился чистенький старинный Пераст, вздымая острые колокольни своих церквей. На голубой воде, как необычные корабли, навечно положившие здесь якорь, лежали островки. Кобальт воды, чёрная зелень кипарисов, светло-жёлтый камень строений, будто напитавшийся солнцем, горы в дымке рассеянных его лучей, – всё это представляло взору удивительное смешение красок.

Людка внезапно заплакала.

– Просто, – глотая слезы, призналась она, – я никогда не думала, что увижу такую красоту. Зачем люди воюют, когда есть такая красота?

– За неё они и воюют. Чтобы обладать ею.

И тут некая сила, неизмеримо более могущественная, чем влечение, которое они испытывали сейчас друг к другу и которое, казалось, невозможно было разорвать ничем разумным, толкнула их друг от друга. Они лежали, даже не касаясь частями тела, но связь их, на какое-то время перестав быть плотской, стала ещё крепче в чувственности. И всё, что было потом, не имело никакого привычного значения.

Дом стоял под огромными дубами. По его стенам, сложённым из тесаного камня, пластался плющ. Две боковые лестницы, изящно соединенные небольшой площадкой с балюстрадой, вели на второй этаж. Дворик был забран невысокой каменной оградой, а в середине его круглой купой стояло, как поджавшая ногу цапля, лимонное дерево, сплошь усыпанное яркими плодами.

– Ну, собственно, вот, – только и сказал Михаил и уселся на ограду. – Нашли.