Антон Уткин - Тридевять земель

В отцовской квартире имелась неплохая библиотека, и в конце концов безделье подтолкнуло к ней и Вячеслава. Отец, как всякий физик, особенное внимание уделял гуманитарным наукам; книг было не так уж и много, но подобраны они были со знанием дела. Были среди них и подаренные когда-то Владленом.

С Владленом Вячеслав виделся нечасто, но часто возвращался мыслями к тому разговору, который состоялся между ним в ресторане «Дантес». Как и Владлен, Вячеслав тоже не хотел ни миллиона, ни в турпоход, ни на Луну, правда, возможно, несколько по иным причинам. Впрочем, второе и третье ему исправно заменяли книги. Той осенью, лёжа на старом диване под винтажным бра, Вячеслав перечитал много всякой всячины. Перед его мысленным взором прошли века и вереницы нанизанных на них судеб.

Одно место из «Французской революции» Карлейля показалось ему до того знакомым и близким, что он то и дело к нему возвращался, обдумывая настоящее.

«Когда век чудес уже померк в дали времён, как недостойное веры предание, – писал Карлейль, – и даже век условностей уже состарился, когда существование человека основывается на пустых формах, которых время лишило содержания, когда начинает казаться, что уже нет более никаких реальностей, а есть только их призраки, что весь Божий мир – это дело одних портных и обойщиков, а люди – это кривляющиеся и гримасничающие маски, – в этот самый момент земля внезапно разверзается…»

Эти слова как нельзя лучше выражали всё то, что многие люди с нарастающей тоской ощущали в последнее десятилетие. Вячеславу казалось, что кто-то грубо и криво ржавыми тупыми ножницами обрезал горизонт.

Свадебная шоколадка – барельефы жениха и невесты – долгое время лежала на кухонном подоконнике. Как-то Вячеслав набрался духу, развернул обёртку и откусил полневесты. Шоколад оказался горьким. Он доел невесту, потом съел и жениха.

Михаил задержался в деревне всего на два дня. Болезнь архивариуса спутала все его планы, и ждать его выздоровления Михаил не захотел. В кадастровом отделе ему сказали, что оформление документов на землю продлено до пятнадцатого года, и это сообщение расхолодило его. Спустя неделю легкокрылый бразильский «Эмбрайер» авиакомпании «Монтенегро» доставил его в аэропорт города Тивата, где его встречала сестра Таня на маленьком юрком зелёном «Хёндае», на котором когда-то они с мужем добрались сюда через Украину, Румынию и Сербию и оставили для местных нужд.

Вдоволь насладившись морем, до которого было буквально пятьдесят метров, Михаил отправился наконец осматривать окрестности. Всё было ново и интересно ему на этой новой для него земле.

Курортная Черногория делится на две части: открытое побережье, обращённое к Италии, с городами Будва, Бар, Улцинь, и Которский залив, над которым снежным колпаком нависает знаменитая в Черногорской истории гора Ловчен. Все пятьдесят километров залива Бока Которская опоясаны автомобильной дорогой. С севера она сближается с ним у Тивата и снова выходит к открытому морю у самого Герцог-Нови, а дальше ведёт уже в Хорватию. Большей частью полотно её жмётся к самой воде, в иных местах как бы даже черпая её, и вода до того прозрачна, что из машины легко можно видеть подводных обитателей; вообще же путь этот столь узок, что только привычка и мастерство местных водителей позволяют им благополучно разъезжаться при неожиданной встрече. После паромной переправы со стороны Тивата вдоль дороги практически без разрывов до самого Котора тянутся заборы и дома, и понять, что закончился один поселок и начался другой, возможно только по указателям.

Хотя сложно окончательно решить, какая из этих двух частей имела больше прелести для туристов, всё же старинный город Котор – то ли младший брат Дубровника, то ли незаконнорождённый сын Венеции, – и его окрестности, больше притягивали людей с изящным вкусом, а Иван Болотников, Танин муж, несомненно, к ним принадлежал. Было очевидно, что такое соседство неизменно поддержит в нём творческое вдохновение, а, может быть, приведёт к озарениям. С другой стороны, недвижимость в Боке Которской только росла в цене, Юнеско взяло залив со всем содержимым под свою охрану, и особенно переживать Ване и Тане было не о чем.

Соседом Вани и Тани оказался Бранко – пожилой белградец-пенсионер, много лет работавший в Одессе, а потому вполне сносно говорящий по-русски. Бранко покорял своим дружелюбием, и любил поболтать, и они терпеливо слушали были и небыли то Одессы, то Боки, истории о том, как местный богатырь Радовой тешился тем, что холодной зимой, когда залив покрывался льдом, катал по нему апельсины, и они, точно хоккейные шайбы, пущенные могучей рукой, скользили с одного берега на другой, где жила его невеста.