Антон Уткин - Тридевять земель

Из аэропорта Франкфурта до Гейдельберга добрались ровно за час. Дорогой Игорь рассказывал, что на следующий день им предстоит визит в совершенно особенное винодельческое хозяйство, принадлежащее какому-то чуть ли не барону. Жанна и Галя предвкушали, но Борис слушал невнимательно. В Германии он оказался впервые, и когда машина бесшумно мчалась по отличному бану, как будто скользила по льду, когда мимо летела эта лёгкая, холмистая земля, ухоженная, точно аристократка, в голове его невольно возникал кощунственный вопрос: а кто, собственно, вышел победителем из последней мировой войны?

Следующим утром отправились в Крайхгау, – старый винодельческий регион, северная граница которого пролегала у самой городской черты Гейдельберга. С ними ехала Моника – студентка-волонтёрка, изучавшая русский язык.

"Барон" встретил их у входа в своё жилище. Это был высокий мужчина с правильными, но несколько грубыми чертами лица, от которых веяло благородной суровостью, но в серых его глазах не сквозила прохлада. Одет он был в хлопчатую баварскую рубашку, овчинную жилетку и зеленые резиновые сапоги.

Хотя Георг фон Афтердинген и не имел баронского достоинства, род его и в самом деле уходил вглубь времен. Один из его предков был даже представителем на Германском сейме во Франкфурте-на-Майне. Дед его погиб под Верденом, а отец умер в пятьдесят третьем, побывав в английском плену.

Услуги Моники не потребовались, так как Галя Карандина владела языком в совершенстве. Она окончила филологический факультет Московского университета, имела уже сына-первокурсника, учившегося там же, и считалась авторитетом как в кругах журналистики, так и в набравших силу социальных сетях. Познания её во всех областях культуры были чрезвычайны, и когда она называла в разговоре имена таких кинематографистов, как Белла Тарр или Нури Бильге Джейлан, собеседники её хватались за айфоны и лезли в "Википедию".

Некоторое время и хозяин и гости стояли у приземистого одноэтажного дома под остроконечной альпийской черепичной крышей, который восставал из земли, точно налитый соками крепкий упругий гриб. По фасаду шли окна – по четыре на каждой стороне от входных дверей. Увидев на картуше год постройки – 1763, – Галя заметила:

– Кажется, в этот год король Фридрих издал указ о сельских школах.

Георг посмотрел на неё с восхищённым изумлением, но Галя ответила ему довольно скромной улыбкой. Этим замечанием она сразу расположила к себе хозяина, который, поджав нижнюю губу, восхищённо покачал идеально выбритым подбородком.

– Да, – сказал он, – этот монарх считал невежество поселян величайшим злом.

Новенький BMW Х5, влача за собой прицеп с ящиками, точно какой-нибудь трактор, не спеша взбирался вверх по склону между рядами виноградных лоз, сбегавших к реке.

Вкус у вина был сухой, острый, и в то же время острота эта и сухость были тонкими и деликатными.

– Это вино не действует на нервы и не мутит рассудок при чрезмерном употреблении, – заметил Георг. – Виноделием здесь занимались ещё со времён римской империи… К чести немцев, даже не в лучшие годы они продолжали пить своё вино в натуральном виде, пусть оно и было весьма посредственным.

Обед был накрыт в большой гостиной, где о прошлом напоминали только акварели, на которых мужчины в баварских шляпах с ружьями в руках позировали над убитой дичью под сенью раскидистых деревьев. Блюдом дня стало жаркое из косули под ягодным соусом.

Солнечный флёр столовой, колебание лёгких хлопчатобумажных штор, нежно касаясь которых мягкий ветер осторожно доносил в помещение душистые запахи близких холмов, сдержанное дыхание дня, безмятежная белизна тканей и стен, прелесть сервировки, милая жизнерадостная роспись баварского фарфора, на позолоченных обводьях которого искрились солнечные лучи, собираясь в тугие капли – вся эта безмятежность родила в Жанне ощущение, словно она вошла в полотно картины Крёйера "Розы", которую как-то показала ей Галя, и пребывала там несколько мгновений, ограждённая от треволнений мира парчовой стеной света.

Целиком поглощённая этим чужим миром, в котором время словно исчезло, она не сразу заметила, как хозяин окинул всех загоревшимися глазами, словно готовил какой-то совершенно необыкновенный сюрприз, покинул столовую и через некоторое время вернулся, бережно неся какие-то журналы. Гости рассмотрели их если не с почтением, то по крайней мере не без любопытства, но только Галя единственная из всех могла вполне оценить их значение. То оказались голубые книжки "Журнала Министерства Народного просвещения", и слова эти, печатанные по старой орфографии, удивительно подходили к интерьеру дома, в котором они хранились.