Антон Уткин - Тридевять земель

Гришу несло. Плечи его подрагивали то ли от сырости, то ли от негодования.

– Ну хорошо, у нас нет аристократии. Пусть так, – возразил он сам себе. – Можно ли что-то поделать при этом условии? Может быть, да. Но и здесь затруднение. Всё-таки для полноценной политической борьбы нужен капитал. А у нас капитал один, источник его происхождения все прекрасно помнят. Так что же это получается: оно протестует против самого себя, оно борется с самим собой?

Гришин голос тонул в музыке, томными волнами плывущей в зал, его голос то и дело покрывали всполохи смеха, и речи его казались совершенно неуместными в этой обстановке покоя и довольства.

– Интеллигенция вон говорит: народ у нас не такой, народ никуда не годится. А что народ? Не умеет он просто взять своё. Ему крохи бросают, а он уже и рад. Ему и довольно. И всё это искренне. Он как дитя. Его надо вести к разуму, к добру всяческому, а его оскотинивают, чтобы легче управлять им было. Праведником может быть человек, но весь народ праведен быть не может. Сам по себе народ не хорош и не дурен. Поводыри его дурны. Убери солнце, и трава расти не будет. Смотреть противно. Россия как государство – от правительства до производства – сейчас одно большое позорище. Вынести эту мысль – очень сложно. У нас в России все преобразования всегда идут сверху. Так было всегда. Ещё раз говорю, сам по себе народ не плох и не хорош. Интеллигенции уже нет, да и не в ней дело, строго говоря. Сейчас антагонизм проходит ведь даже не по линии богатые-бедные, а по линии образованные-необразованные, культурные-некультурные. Ну, вот тебе пример – Александр Второй не был, конечно, интеллигентом, да и Тургенева так нельзя назвать. Но они были культурными людьми. Один написал "Записки охотника", а другой, прочитав их, сказал: "Такой народ не должен оставаться в рабстве". Есть у нас сейчас у власти культурные люди? Тогда у культурных людей, помимо нравственного неприятия рабства, возникло твёрдое понимание, что лучше управлять цивилизованным государством, а сейчас наши правители желают управлять Золотой Ордой. Им так выгодней.

И ещё сказал Гриша:

– Раньше, в прошлые века, да ещё совсем недавно, по меркам истории, человек ощущал себя сотрудником божьим. Мир представлялся этому сотруднику и совершенным, и в то же время – нет. И задачу свою, смысл жизни своей видел он в том, чтобы усовершенствовать то, что оставил Бог на его долю. Теперь не то. Люди словно бы опустили руки, а в России особенно. Может быть, та лучшая часть их душ, которая ещё не отмерла, и осознаёт пагубу, но старается заглушить это сознание всё новыми удовольствиями, тупыми развлечениями. Избегать страданий. Ну, сам посуди: ведь всё у нас не всерьёз. Нет помощи – есть благотворительность. Не добрый, а позитивный. Не творческий, а креативный. Не хороший, а эффективный… А что – прикольно, – сощурился Гриша, как бы любуясь составленными им парами, и тут же сам себя поправил: – Точнее, забавно.

– Милостивые государи! – говорил с кафедры профессор Сорокин. – Всем нам известно воззрение Гоббса, согласно которому естественное состояние общества есть вражда, bellum omnium contra omnes. С этим взглядом связываются некоторые системы права. В высшей степени любопытно, что идеи, раз зародившись, не исчезают вовсе, а продолжают существовать как бы в скрытом состоянии и при благоприятных обстоятельствах оживают вновь. Спросим себя, что нового сказал Гоббс, если в известном всем платоновском диалоге «Горгий» ученик софистов Калликл рассуждает следующим образом: «Я думаю, – говорит он, – что установляющие законы – слабые люди, которые составляют большинство. Они установляют законы ради себя и своей выгоды и в этих видах они воздают хвалу и произносят порицания. Для устрашения тех, кто более силён и кто может иметь более, и чтобы не дать им преобладания, они говорят, что постыдно и несправедливо иметь более других, и что несправедливость и состоит именно в том, чтобы домогаться преобладания над другими. Сами же они, я думаю, довольствуются равенством, будучи ничтожнее. Поэтому-то по закону считается несправедливым и постыдным иметь более, чем имеет большинство, и это называют совершать несправедливость. Меж тем справедливое по природе в том и состоит, чтобы всё достояние слабейших и худших принадлежало сильнейшим и лучшим».

Весь нравственный мир есть продукт истории и человеческого творчества. "История мать морали", – так звучит крылатая фраза Иеринга. Он не очень доверяет существованию таких эпох в праве, когда юридические понятия выделялись сами собой как готовые результаты непосредственного народного сознания. Под его блестящим пером перед нами проходят картины личной деятельной воли, военного строя, договорных форм, сознательной, рассчитанной деятельности людей как главных факторов развития права. Но он не хочет знать скрытых органических процессов праворазвития. Всё, что в высшем смысле есть в нас, взято из истории и сводится к ней, утверждает другой выдающийся его соотечественник – фон Гарнак, разумеется, прилагая свое суждение только к тому, что оставило в ней результаты и продолжает действовать по сей день.