Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн

Я не стала думать о жене юнги, я ухватилась за счастливую возможность вернуть его любовь. И напрасно! Юнга опять начал приходить ко мне так часто, как только мог, и я обнимала его, забывши свои недавние страдания. Но жена, как видно, не дремала. Через какое-то время по Цюриху стали ходить слухи, будто доктор Юнг собирается бросить жену и жениться на своей пациентке. Я часто думала о том, кто бы мог пустить по городу такие слухи - ведь ни одна живая душа не знала о нашем романе. А она, скорей всего, знала, раз говорила, что согласна на любовь втроем.

Вряд ли она действительно была согласна, скорей под прикрытием согласия была готова бороться. Что ж, пустить такой слух было с ее стороны очень остроумно. Это могло страшно испугать юнгу: роман с пациенткой всерьез угрожал его карьере и репутации. Тем более подозрительно, что в то же время моя мама получила анонимное письмо из Цюриха, написанное на хорошем немецком языке. Незнакомый доброжелатель предупреждал маму, что ее дочери грозит страшная опасность из-за ее романа с доктором Юнгом.

Я не сомневаюсь, что это письмо на хорошем немецком написала жена юнги. Теперь, глядя назад сквозь толщу лет, я хорошо понимаю, как ей трудно было вынести, что ее мужа, красивого, талантливого, обаятельного, окружает рой влюбленных в него молодых пациенток. Помню, как-то, возвращаясь из университета, я встретила свою подружку Эстер, нарядную и светяющуюся от радости. «Куда ты, такая нарядная?» - спросила я. «У меня сеанс психоанализа с доктором Юнгом, - ответила она и добавила, потупив глаза, - мне кажется, он ко мне неравнодушен». Мне стоило большого труда не расхохотаться, потому что на вечер у меня было назначено с ним свидание. Но когда она убежала,трепеща от предчувствия встречи, я подумала, а не случайно ли она воображает, что он к ней неравнодушен.

Ясно, что прочтя письмо неведомого доброжелателя, бедная мама совсем потеряла голову. Она сразу поверила заботливому доброжелателю, потому что я по детской наивности сама часто писала ей о своей любви, и в некоторых письмах радостно повторяла: «Я счастлива! Мой друг меня любит!» Почему бы ей было не поверить в опасность, исходящую от доктора Юнга, если она сама непрерывно меня об этой опасности предупреждала?

За год до этой катастрофы, в разгар нашей любви, мои родители потребовали, чтобы я приехала их проведать. Мне очень не хотелось тащиться по бесконечным железнодорожным путям в далекий Ростов, но я вынуждена была подчиниться. В Ростове мне было невыносимо - я опять попала в нервно-напряженную атмосферу моей семейки, да и вообще, не говоря уже о разлуке с моим возлюбленным, жизнь в России не шла ни в какое сравнение с жизнью в Швйцарии. Юнга тоже тяжело переживал нашу разлуку и писал мне почти каждый день.

Я не выдержала российской тоски, и, несмотря на жалобные стоны мамы и папы, потерявших надежду на то, что я останусь у них, до намеченного срока сбежала обратно в Цюрих. Последнее письмо юнги пришло уже после моего отъезда, и мама, ни-чтоже сумняшеся, его распечатала и прочла. Я так и не узнала, что там было написано, но маму оно привело в ужас. Вслед мне полетело полное рыданий мамино письмо, в котором она умоляла меня немедленно прервать всякие отношения с юнгой.

Так что предупреждение доброжелателя упало на благодатную почву. Не теряя времени и не жалея денег, мама стремглав помчалась в Цюрих. Помчаться стремглав из Ростова в Цюрих можно было только в мечтах, а в реальности пыльные поезда медленно тащились по рельсам, долго стояли на станциях и часто опаздывали. Маме нужно было пересекать границы и мучительно долго ждать поездов на пересадках, но ничто не могло ее остановить - она ведь ехала меня спасать!

Боже, как она мне навредила! Я не стану пересказывать всех подробностей ее ужасного конфликта с юнгой, скажу только, что в результате он резко и оскорбительно порвал со мной, как тогда казалось - навсегда. Маму даже нельзя обвинять - ведь именно этого она и хотела. А я? Кто подумал обо мне?

Через несколько дней после того, как мы расстались навсегда, я решилась пойти на его лекцию в университете. Я не вошла в аудиторию, а осталась стоять в дверях. Я, конечно, ни слова не слышала из того, что он говорил, и вдруг он замолк, словно захлебнулся словами. Это длилось недолго, всего несколько секунд, но я поняла, что он меня увидел. Я повернулась и протянув вперед руки, словно слепая, наощупь вышла в коридор. Удивительно, что я не умерла от горя прямо там же, на пороге аудитории.