Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн

В порыве радостного изумления я шагнула ему навстречу: «Эвальд Эмильевич, какая неожиданная встреча!» Он уставился на меня в недоумении: «Простите, разве мы знакомы?» Увы, во мне не осталось ничего от той тщеславной дурочки, которая под аккомпанимент стихов из Рейнеке Лиса поделилась с ним своим скудным обедом. Но я не сдалась: « В каком-то смысле даже больше, чем знакомы. Мы целовались с вами в Ростове, на кухне вашей тети Сабины Николаевны».

Эвальд Эмильевич был человек воспитанный – он не отшатнулся от меня и не пустился наутек. Но я ясно увидела, как душа его шарахнулась прочь с такой скоростью, что только чудом не слетела с террасы на мокрые булыжники пляжа. «Не понимаю, о какой тете Сабине вы говорите. Тем более, что я никогда не был в Ростове». Выдавив из себя эти фразы, он развернулся на сто восемьдесят градусов и быстро зашагал вниз по той самой лестнице, по которой только что поднялся на террасу. Одно плечо у него было заметно выше другого. В нем не осталось ничего от того прелестного рыжего нахала, с которым я когда-то целовалась на кухне. На каких жерновах перетерла его жизнь за прошедшие годы?

8.

Пока не затихли шаги наших гостей, я стояла перед входной дверью и разглядывала таблички с именами жильцов: «С.Н. Шефтель» и «В.Г. Столярова». Но если Сабина - тетка Эвальда Эмильевича и сестра Эмиля, значит ее фамилия Шпильрайн. Почему за два года я ни разу об этом не слышала, если не считать той немецкой книжки, на первой странице которой было написано Сабина Шпильрайн? Все три наши соседки были Шефтели. Я давно уже знала, что женщина, выходя замуж, меняет свою фамилию на фамилию мужа. Таким способом мама Валя стала Столярова, а Сабина стала Шефтель. Значит ли это, что каждый раз, меняя фамилию, женщина старается скрыть свое прошлое? Мама Валя явно старалась, а как же Сабина, - неужели тоже?

Я закрыла дверь и остановилась в нерешительности - зайти ли к Сабине или оставить ее в покое? Нет, нехорошо, какой же это покой - рыдать в пустой комнате? И я направилась к Сабине, тем более, что мне не терпелось заглянуть в ту немецкую книжку с ее именем. Я осторожно приоткрыла дверь, в комнате было темно - свет погашен, ставни закрыты. Я было попятилась и потянула дверь на себя, но тихий голос Сабины позвал: «Иди сюда, Лина, посиди со мной».

Она лежала на диване, лицом вниз, лбом на скрещенных ладонях. Я села рядом с ней и положила руку ей на плечо. Она была страшно холодная, как неживая. «Я укрою тебя, ладно?»- попросила я и пошла в спальню за одеялом. Она собралась под одеялом в маленький клубок и тихо сказала: «Когда мне было года четыре, мне приснился ужасный сон. Будто ночью в темноте я услышала какой-то шорох в своей ночной тумбочке. Я встала, открыла дверцу и увидела в тумбочке двух черных котов с зелеными глазами, они стояли на задних лапах и точили когти о перекладину. Я попыталась закрыть дверцу, но коты вцепились в мою ночную рубашку и стали тащить меня внутрь, Я кричала и отбивалась, но они были сильней меня. Все таки мне удалось вырваться и захлопнуть дверцу, но до этого один из них прошипел человеческим голосом: «Всю жизнь будешь горем мыкаться». Тогда я не поняла ни слова, но иногда мне кажется, что этот кот напророчил мне всю мою горькую жизнь».

Я не знала, что ей ответить, но она наверно и не ждала от меня ответа. Она плотней закуталась в одеяло и продолжала: «Эмиль сказал, что они арестовали Яна, и что его, наверно, тоже арестуют со дня на день». Я не стала спрашивать, кто это – они, а вспомнила Ирку Краско и спросила: «Арестовали - это значит опечатали его квартиру желтой лентой с красной печатью?» «Вот видишь, ты уже все понимаешь». «А что сделали с ним самим?» «Страшно подумать, что они могут сделать с ним, с Эмилем, со мной и с моими девочками. У меня ведь нет тети Вали, которая увезла бы их на какую-нибудь Кудыкину гору. Только не говори ничего Еве. Она не должна об этом знать, а то она перепугается насмерть». Она запрокинула голову назад, и я опять услышала тот собачий лай, какой услышали мы с рыжим Эвальдом Эмильевичем, когда он отворил дверь в комнату Сабины.

Я не знала, как мне быть - уйти или залаять вместе с ней. И я придумала: «Давай я почитаю тебе какие-нибудь хорошие стихи». Я знала, что она любит стихи. Я зажгла настольную лампу, подошла к книжной полке и начала перебирать книги. Книги с именем Сабины Шпильрайн на полке не было, наверно ее сожгли в тот день, когда Павел Наумович затопил печку на кухне. Я наугад вытащила старый затрепанный томик, и он сам раскрылся на стихотворении, заложенном закладкой. Не переводя дыхания, я начала читать: