Владимир Леонов - Лабиринт Минотавра

– Я смерть твоя, – ответил незнакомец.

– Не понял, – с той же ленью в голосе проговорил Прыщ. Но все же добавил: – Ты чё гонишь?

Рядом с Бароном появились еще две фигуры. Они о чем – то говорили между собой на непонятном Прыщу языке. Только сейчас Прыщ понял, кто они. Не сразу, а постепенно до него стал доходить смысл сказанного ему… Еще не проснувшийся мозг с каждой секундой, помимо его воли, лихорадочно стал воспринимать все происходящее и, как бы ни хотелось ему сейчас не думать об этом, он уже все понимал. Неприятный холодный озноб в одно мгновение сковал его тело. Не тот холод, который минутой раньше, до появления этих людей, заставил его проснуться. А иной. Холод ужаса.

Глядя в дверной проем, он лихорадочно думал о том, как избежать своей участи. Было понятно: его отсюда не выпустят. Страх так сковал все тело, что даже если бы сейчас и дали ему возможность уйти, он не смог бы самостоятельно этого сделать.

– Ну, что, очухался? – обращаясь к Прыщу, спросил Барон. – Сейчас ты ответишь на три моих вопроса. Только три. Первый: с кем ты был в январе на кладбище? Второй: где и у кого находятся золотые украшения? Меня очень интересует кулон, который вы сняли с нее. И третий: где эти подонки? Правильно ответишь на все вопросы, подумаю, что с тобой делать. Будешь отвечать неправильно, сделаю то, что поклялся сделать со всеми вами на могиле своей жены. Смерть будет страшной. Ты даже представить не можешь – что тебе уготовано.

Прыщ с ужасом, с низу вверх, смотрел на Барона. Он даже не мог встать. Просто сидел на полу и смотрел.

Мозг работал в одном направлении. Как остаться в живых? Но для этого надо что – то сделать. Что же?

Прыщ не понимал, о чем его спрашивает Барон. Но ведь он о чем – то спросил? Конечно, он все скажет. Но что им надо?

Прыщ попытался задать этот вопрос вслух, но не смог. Язык не слушался. Он словно был ватным. Внезапно чуть ниже живота появилась резкая боль, тут же сменившаяся чем – то теплым и приятным…

– Смотри, Барон, да он обгадился.

Прыщ расширенными от ужаса глазами продолжал смотреть на Барона. Он явно хотел ему что – то сказать, так как губы его шевелились. Издавая непонятные звуки, сидел на мокром матрасе. Под ним растекалась большая лужа.

– Пошли, пусть посидит часик, другой. Сейчас бесполезно с ним о чем – то говорить.

Железная дверь, издавая тот же противный металлический звук, закрылась, вновь наступила темнота. Прыщ слышал, как снаружи ее закрывают на ключ.

Какое – то время Прыщ, не ощущая уже недавний холод и того, что он сидит на мокром матрасе, молча смотрел туда, где только что закрылась дверь. О чем он думал в эти минуты?

Может, о том, что вот так, вдруг, пришел конец всему, конец его жизни? А что он видел в этой жизни? Вечно пьющую мать, похороненную за счет государства, пока он отбывал первые свои пять лет колонии общего режима? Чужие, обчищенные им квартиры, пьяную браваду таких же, как он, бродяг? Подруг, менявшихся с каждой новой ночлежкой, их щедрые «подарки» после пьяных куражей? Он даже не знает, кто именно из них, этих жриц любви, «наградил» его тогда, в первый раз, когда ему было всего четырнадцать… В ответ за это – он мстил им. Зная о своей болезни, передавал ее от одной к другой.

Любил ли он когда – нибудь? Да, любил. До сих пор в его памяти та белокурая девушка, которая верила ему, его обещаниям завязать со своим ремеслом. Она плакала, умоляла… Значит, его тоже когда – то любили.

Друзья? Где они, эти друзья? На кого из них можно было положиться? Каждый жил сам по себе. Как волки, сбиваясь в стаю, хватали то, что плохо лежит. Не давали – сами брали, а взяв, грызли друг друга, чтобы вырвать больший кусок. Безжалостность, беспричинные ссоры, похищение чужих денег, увод чужих женщин и жен, нетерпимость к друзьям и к людям вообще – это была их природа, природа негодяев.

Прыщ был вором. Не в законе. Но он был нормальным пацаном, бродягой. Ничего другого он не сумел бы сделать так же хорошо, как открыть любой сложности дверной замок. Это целая наука, годами накапливаемый опыт. Но как он мог уговорить себя, вора, пойти на это дело? Для вора это – западло. И ведь узнали об этом пацаны. Отвернулись от него. Он потерял особое отношение к себе. Его презирают те, которых причислял к себе подобным.

Может, потому и сел так крепко на иглу? Презирая наркоманов, таким же стал и сам. Он уже не мог жить без дозы и понимал прекрасно, что это – все, это – конец.

Постепенно мысли Прыща перенеслись в реальное время. Он уже ясно понимал, где сейчас находится, почему здесь и за что. Зная, что его ищут цыгане, решил отсидеться. Но деньги имеют некоторую особенность – таять как снег на горячем весеннем солнце. То, что дал ему Кривой, закончилось очень быстро. Никто из своих, теперь уже бывших пацанов, грев не подкинет. Для них он изгой. Хуже того, наркоман.