Владимир Леонов - На ступеньках не сидят, по ступенькам ходят. Том III. Державин. Лермонтов. Фет. Тютчев. Крылов

Пушкин, сравнивая Лафонтена и Крылова, писал: «Оба они вечно останутся любимцами своих единоземцев. Некто справедливо сказал, что простодушие есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое – то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться».

Анекдоты об его удивительном аппетите, неряшестве, лени, любви к пожарам, картам, поразительной силе воли, остроумии, популярности, уклончивой осторожности – едва ли не такое достояние живописной русской действительности, как и сами басни.

Белинский еще при жизни провозгласил Крылова «единственным», «истинным и великим баснописцем». Басни Крылова стали считаться достижением русской народной мудрости, и вошли предметом дореволюционного школьного воспитания и обучения. А учителя русской дореволюционной словесности сдавали экзамены на знание басен поэта, которые приняли статус обязательного педагогического материала.

Крылов всегда любил Лафонтена (или Фонтена, как он называл его) и, по преданию, уже в ранней юности испытывал свои силы в переводах басен, а позднее, может быть, и в переделках их; басни и «пословицы» были в то время в моде. Прекрасный знаток и художник простого языка, всегда любивший облекать свою мысль в пластическую форму, к тому же сильно склонный к насмешке и пессимизму, Крылов, действительно, был как бы создан для басен.

Сначала в творчестве Крылова преобладали переводы или переложения знаменитых басен Лафонтена («Стрекоза и муравей», «Волк и ягненок», отчасти – басен Эзопа. Постепенно Крылов стал находить все больше самостоятельных сюжетов, связанных со злободневными событиями российской жизни («Квартет», «Лебедь», «Щука и рак», «Свинья под дубом», «Волка на псарне).

Вышедшая в 1808 г. басня «Слон и Моська» сразу сделала Крылова знаменитым.

С какой необыкновенной энергией и внимательностью этот в других отношениях ленивый и небрежный человек выправлял и выглаживал первоначальные наброски своих произведений, и без того, по – видимому, очень удачные и глубоко обдуманные. Набрасывал он басню так бегло и неясно, что даже ему самому рукопись только напоминала обдуманное; потом он неоднократно переписывал её и всякий раз исправлял, где только мог; больше всего он стремился к пластичности и возможной краткости, особенно в конце басни; нравоучения, очень хорошо задуманные и исполненные, он или сокращал, или вовсе выкидывал (чем ослаблял поучающий элемент и усиливал сатирический), и таким образом упорным трудом доходил до своих острых, как стилет, заключений, которые быстро переходили в пословицы.

Таким же трудом и вниманием он изгонял из басен все книжные обороты и неопределённые выражения, заменял их народными, картинными (лубочными) и в то же время вполне точными, исправлял постройку стиха и уничтожал так называемые «поэтические вольности». Он достиг своей цели: по силе выражения, по красоте формы басни Крылова – верх совершенства; в мастерстве рассказа, в рельефности характеров, в тонком юморе, в энергии действия Крылов – истинный художник, талант которого поднял русскую литературу на сияющие вершины славы. Басни его в целом – не сухая нравоучительная аллегория и даже не спокойная эпопея, а живая драма, со множеством прелестно очерченных типов, истинное «зрелище жития человеческого».

Хотя Крылов и считает благотворителем рода человеческого « того, кто главнейшие правила добродетельных поступков предлагает в коротких выражениях», сам он ни в журналах, ни в баснях своих не был наставником, а выступал ярким сатириком.

Его сатиры не просто казнили насмешкой недостатки современного ему общества, а в них Крылов – пессимист, плохо верящим в возможность исправить людей какими бы то ни было мерами и стремящийся лишь к уменьшению количества лжи и зла.

У него другая задача – казнить зло безжалостным смехом: удары, нанесённые им разнообразным видам подлости и глупости, так метки, что сомневаться в благотворном действии его басен на обширный круг их читателей никто не имеет права.

Крылов создавал произведения, понятные всем, ярко выпестовывал простые народные выражения (образцом для него выступил Карамзин), превращал их в безбрежное море живой русской речи. Каждая его басня расходилась по рукам, едва выйдя с печатного станка.

Его басни полезны, как педагогический материал. Как всякое истинно художественное произведение, они вполне доступны детскому уму и помогают его дальнейшему развитию.