Элис Петерсон - Письма моей сестры

– Вы всегда можете продать ее, сбавив цену, – надменно советую я.

– Вы не очень приятная леди, – говорит Беллс. Я выхожу из магазина, держа сестру за руку. – Не очень приятная леди, – повторяет она, качая головой. – Кэти, она не очень приятная леди.

– Нет, совсем не приятная.

Мы заходим с Беллс в ресторан на ланч. Я заказываю бокал вина и диетическую коку.

– Хватит магазинов, Кэти, – говорит Беллс.

Мы так и не нашли для нее наряд, но я решаю не сдаваться. Главное, что мы сплотились благодаря этой угрюмой продавщице. Как хорошо мы дали ей отпор! Какое она скривила лицо! Пока Беллс разглядывает меню, я наблюдаю за ней. Она так и не сказала ни слова об утреннем взрыве Сэма. Интересно, о чем она теперь думает? Утром она выглядела такой обиженной, такой беззащитной.

Почему я не говорила о ней Сэму? Пожалуй, причина простая. Мы рассказываем своим друзьям о комфортных вещах, которыми гордимся. Мне нравилось делить с Сэмом хорошие события, мне нравился гламурный мир, который мы вместе создали. Сэм – мажор из Сити; Кэти – женщина из бизнеса. В таком сценарии мало места для несовершенства. Зачем рассказывать ему про Беллс, если я чувствовала себя такой виноватой в том, что игнорировала ее письма, что я никчемная сестра, что я так сильно ненавидела ее в детстве, ведь она отобрала у меня внимание родителей? Что я делала всякие глупости, чтобы вернуть его? Разговор о Беллс вызывал много воспоминаний, которые мне хотелось стереть. Он питал разъедающее душу ощущение вины. Но я понимала, что ни одна из этих причин не может меня оправдать. Сэм прав.

– Беллс, вот ты слышала сегодня утром…

– Тебе стыдно.

– Мне жаль, Беллс, очень жаль. Давай начнем все сначала? Ты будешь со мной в Лондоне еще неделю, и я очень хочу все исправить. – Нет, мне было очень неловко, когда Беллс говорила «привет» всему, что движется; когда она спрашивала человека, почему у него нет волос или почему у него «только одна нога». Любому было бы неловко, не так ли? – Беллс, я зря не рассказала Сэму про тебя, я не знаю, почему я этого не сделала. Просто это одна из вещей, которые ты делаешь или не делаешь, а потом жалеешь и хочешь открутить назад время.

Беллс ничего не отвечает.

– Где та штучка, которая вибрирует? – Я нервно смеюсь, взяв ее за руку. – Друзья? – спрашиваю я, не слишком уверенная, что убедительно извинилась.

Под ложечкой у меня сохраняется неприятное ощущение. Я вспоминаю все случаи, когда люди спрашивали меня на вечеринках и шоу, есть ли у меня братья или сестры, и я отвечала, что я единственный ребенок, чтобы избежать дальнейших расспросов – где она живет и чем занимается? Вечером, готовясь ко сну, я тихонько молилась богу и просила прощения за то, что отрицала ее существование. И успокаивалась, что не полечу прямо в ад.

Я смотрю на Беллс. Она пьет свою коку так быстро, что из ее соломки раздается громкое хлюпанье. Я не хочу оглядываться по сторонам – не смотрят ли на нас. Но финальное хлюпанье звучит как оглушительный взрыв. Я невольно оглядываюсь на соседей, но на нас никто не обращает внимания. Все поглощены только своей едой и напитками. Я заказываю ей новую порцию коки.

– Беллс, Сэм сказал насчет того, что кто-то стыдится тебя…

– Да ладно, Кэти, – обрывает она меня, глядя на стену с постером в рамке.

– Нет, не ладно. Я никогда не стыдилась тебя, честное слово. Единственная персона, кого я стыжусь, я сама.

– Почему?

– Иногда мне трудно… – Не зная, как закончить фразу, я начинаю снова. – Честно говоря, я с ужасом ждала твоего приезда. – Я опускаю глаза, потому что боюсь, что ей больно. – Ты напоминаешь мне обо всем, чего у меня нет.

– Не поняла, – сказала она.

– Я не чувствую себя частью нашей семьи, я аутсайдер, посторонняя. Вот взять твой фотоальбом. Там фотки всех, мамы, папы… и ни одной моей. Это моя вина. Это я сама держалась в стороне. Я не виню тебя, но ты, мама, папа – вы так близки. Когда ты была маленькая, меня сплавляли к тете Агнес, или я жила у бабушки из Норфолка, или за мной присматривала жуткая нянька. Ты нуждалась в их помощи, у мамы с папой не было выбора, я понимаю, но мне было тяжело. – Мои мысли путаются. – Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?

– Кажется. Кэти тоже трудно.

– Да, но совершенно не так, как было тебе. Я чувствовала себя такой виноватой за такие мысли, мне было стыдно.

– Правильно. Ты ревновала?

– Да, – отвечаю я, удивляясь ее чуткости. – Я правда ревновала, потому что все внимание наших родителей было обращено на тебя. Но я преодолела это. Ведь я знаю, ты тут ни при чем.