Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

У нее длинные уши; она уже слышала то, что он сказал о Лат, Уззе, Манат. Ну и что? В прежние дни он мечтал защищать маленьких дочерей Джахилии; почему он не может собрать под своим крылом и дочерей Аллаха? Но после того, как он задает ей этот вопрос, она качает головой и отклоняется далеко за прохладную стену возле своего досчато-каменного окна. Пока ее муж внизу проходит пятиугольники, параллелограммы, шестиконечные звезды, а затем абстрактные и все более лабиринтообразные фигуры, для которых нет названий, словно он неспособен найти прямую линию.

Она выглядывает во внутренний дворик несколько мгновений спустя, однако он уже ушел.

Пророк пробуждается на шелковых простынях, с разрывающейся от боли головой, в незнакомой комнате. Солнце за окном стоит почти в зените, и на фоне оконной белизны вырисовывается высокая фигура в черном плаще с капюшоном, мягко поющая сильным низким голосом. Песню — ту, которой женщины джахильского хора провожают мужчин на войну.

Он узнает голос Хинд, садится и находит себя обнаженным под кремовой простыней. Он обращается к ней:

— На меня напали?

Хинд поворачивается к нему, улыбаясь своей хиндиной улыбкой.

— Напали? — передразнивает она его, и хлопает в ладоши к завтраку.

Наложники входят, вносят, обслуживают, удаляются, убегают. Махаунд прячется в шелковистый черно-золотой халат; Хинд наигранно отводит глаза.

— Моя голова, — спрашивает он снова. — Я был избит?

Она стоит у окна с низко опущенной головой, изображая скромницу.

— О, Посланник, Посланник, — дразнит его она. — Какой негалантный это Посланник. Ты ведь не мог прийти в мою комнату сознательно, по собственной воле? Нет, конечно же нет, я же вызываю у тебя отвращение, я уверена.

Он не станет играть в ее игру.

— Значит, я пленник? — спрашивает он, и снова она смеется над ним.

— Не будь дураком. — И затем пожимает плечами, смягчившись: — Я проходила по городским улицам вчера вечером, в маске, чтобы посмотреть празднества или чтобы споткнуться о твое бесчувственное тело? Словно пьяница в сточной канаве, Махаунд. Я послала за своим мусорщиком, и он принес тебя домой. Скажи спасибо.

— Спасибо.

— Не думаю, что ты мне признателен, — говорит она. — Или, может, тебе стоило умереть. Ты знаешь, каким был город вчера вечером. Многие переусердствовали. Мои собственные братья до сих пор не вернулись домой.

Она возвращается к нему теперь — его дикая, мучительная прогулка по продажному городу, пристальный взгляд душ, которые он намеревался спасти, проглядывающих сквозь изображения симургов, [643]маски дьяволов, бегемотов и гиппогрифов. [644]Усталость того длинного дня, в который он спустился с Конусной Горы, явился в город, подвергся напряжению событий в поэтическом шатре, — и после — гнев учеников, сомнения, — все это сокрушило его.

— Я упал в обморок, — вспоминает он.

Она подходит и садится рядом с ним на кровать, вытягивает палец, отыскивает зазор между полами его халата, поглаживает его грудь.

— Упал в обморок, — мурлычет она. — Это слабость, Махаунд. Ты становишься слабым?

Она кладет поглаживающий палец на его губы прежде, чем он успевает ответить.

— Не говори ничего, Махаунд. Я — жена Гранди, и никто из нас тебе не друг. Но муж мой — слабый человек. В Джахилии все думают, что он хитер, но я знаю лучше. Он знает, что я веду счет любовникам, но он ничего не делает с этим, потому что храмы находятся на попечении моего семейства. Лат, Уззы, Манат. Эти — я могу называть их « мечетями »? — ваших новых ангелов.

Она предлагает ему дынные кубики с блюда, пытается кормить его с рук. Он не позволяет класть себе фрукты в рот, берет кусочки собственной рукой, ест. Она продолжает:

— Моим последним любовником был мальчик, Баал. — Она замечает гнев на его лице. — Да, — сообщает она довольно. — Я слышала, что он добрался до твоей шкуры. Но он не имеет значения. Ни он, ни Абу Симбел тебе не ровня. Но я.

— Я должен идти, — говорит он.

— Вскорости, — отвечает она, возвращаясь к окну.

По всему периметру города сворачивают прочь шатры, длинные вереницы верблюдов готовятся отправляться в путь, колонны телег уже потянулись вдаль через пустыню; карнавал закончен. Она вновь поворачивается к нему.