Эльке Хайденрайх: Собака Нуреева

Пирожкова приняла наследство с благодарностью. Она добилась, чтобы Обломову разрешено было присутствовать на траурной церемонии, и он лежал смирно, иногда тяжело вздыхая, у её ног и никому не мешал. Напротив, многие со всего мира приехавшие танцоры, режиссёры, дирижёры, артисты, хореографы и журналисты, почитатели, поклонники и друзья Нуреева гладили Обломова по большой голове и говорили тихо: «Ах ты, бедный пёс!» или «Ну, теперь ты совсем один».

Но Обломов был отнюдь не бедной собакой и был совсем не одинок, ведь у него была Пирожкова, в квартиру которой возле Булонского леса он переселился. Его отороченные красным бархатом одеяла, чёрная таиландская плетёная кроватка, мягкий ошейник из телячьей кожи, его миски из лучшего севрского фарфора с ярким цветочным орнаментом Фальконе — всё это было взято с собой и в его глубокой печали напоминало ему о родном доме. Ольга Пирожкова любила Обломова так же, как любила Нуреева. Она заботливо ухаживала за ним, разрешала ему спать рядом со своей кроватью, а когда проигрывала замечательные старые пластинки с дивертисментами Рамо, Глюка или Гуно, под которые Рудольф Нуреев так часто танцевал, то у обоих появлялись слёзы на глазах. Иногда Ольга ходила в репетиционный зал оперы заниматься с ученицами, и тогда Обломов вновь лежал у фортепьяно возле месье Валентина, смотрел и слушал, чувствовал, как дрожит пол, и иногда невыразимая тоска проникала в его грудь и вырывалась из него коротким, пронзительным воем. Тогда месье Валентин останавливался, убирал свои длинные белые руки с клавишей, склонялся, чесал Обломова за ушами и говорил: «Аh, mon pauvre petit chien, il n’est pas disparu, il est toujours entre nous», — Ах, ты бедняга, он ведь не исчез совсем, он всегда здесь, с нами, — и Обломов чувствовал, что, наверно, это в самом деле так.

Пирожкова жила уединённо. Ей было за 60, её лучшие годы были давно позади, она и прежде не жила никогда так бурно, не устраивала роскошных празднеств, не давала банкетов, не угощала щедро друзей, как было принято у Рудольфа Нуреева. Её жизнь была скромной, подчинена дисциплине, словно простой ритуал, и Обломов с течением лет тоже чувствовал себя здесь, если быть откровенным, лучше, чем тогда, во время шумных, диких пиршеств в квартире Нуреева, когда молодые красивые мужчины наливали ему в миску шампанское и кормили его бутербродами с икрой. Ему хотелось покоя, и он обрёл его у Пирожковой, которая в постель ложилась вовремя. Тогда ночи стали казаться ему порой слишком длинными, и он пробирался в половине третьего через слегка приоткрытую дверь на небольшой балкон и смотрел сквозь решётку веранды вниз на тихую улицу возле Булонского леса.

Однажды ночью Обломов, к собственному удивлению, поймал себя на том, что он неожиданно изящно скрестил передние лапы и отважился на невысокий прыжок — почти гévoltade, крайне сложную комбинацию толчковой и работающей ногами. Он сильно сопел. Медленно поднял он заднюю часть тела и встал на носки задних лап — ему удалось почти идеальный геlevé, и он добавил ещё одно па, совсем маленький, едва заметный frаррé, лёгкий удар пятками, работающей ногой по опорной. Тогда он замер в удивлении и прислушался к себе. Что это было? Неужели он сможет танцевать, даже если захочет, в его возрасте и при его весе? Была ли причиной тому тоска по хозяину, воспоминания, или же у него были свои эстетические потребности? Он не знал этого. Ясно было одно -его тянет попробовать то, что он так часто видел наяву и во сне. Jeté! Рlié! Обломов проделал то, что он тысячу раз наблюдал, как делают танцоры — короткую серию demi pliés, чтобы расслабить мышцы и держать равновесие, и потом рискнул встать в первую позицию: ступни повернуты наружу, пятки вместе так, что образовалась прямая линия. Обломову удалась она прекрасно. Вторая позиция — обе ступни по прямой линии с расстоянием в один шаг между пятками — получилась без всякого труда. Его сердце билось, он был очень взволнован и жалел, что раньше не испробовал какие-либо танцевальные па. Но он уже слегка запыхался и решил не перенапрягаться и другие позиции попробовать следующей ночью. Обломов постоял, глубоко вдыхая ароматный ночной воздух, и отправился опять на свою подстилку, свалился на неё и погрузился в сон, в котором чешские девушки исполняли эротические танцы под музыку Дворжака.

На следующий день Ольга Пирожкова была удивлена тем, что пёс казался усталым и в то же время нервным. Он тяжело пыхтел, поднимаясь по лестнице, не хотел гулять, но беспокойно сновал взад и вперёд по квартире, и ей казалось, что он ставил лапы иначе — не так широко их расставляя, как обычно, а изящнее, будто это грузное животное пыталось ступать легче, и Ольга была очень обеспокоена и вместе с тем растрогана. Она решила не спускать с Обломова глаз. В ту ночь он вновь поднялся со своей подстилки и пошёл на балкон. Пирожкова, которая обыкновенно спала чутко, была к тому же слегка озабочена, потому что пригласила в Париж группу танцоров из южной Индии и не была уверена, окупится ли вся эта затея и захотят ли на самом деле в Париже смотреть религиозные танцевальные представления брахманов. Она проснулась и увидела, что Обломов прокрался на балкон. Как же она была удивлена, когда пёс неожиданно прижал голову к решётке для поддержания равновесия, поставил обе передние лапы в третью позицию — ступни параллельно, носки смотрят в противоположные стороны, пятки прижаты друг к другу. Конечно, это могло быть случайностью — причудливая поза, принятая невзначай, но четвёртая позиция совпадала тоже, а затем сложная пятая, из которой собака вдруг с совершенно неожиданной лёгкостью прыгнула ввысь и попыталась сделать аssemblé simple. Потом Обломов остановился, и Ольга Пирожкова, затаив дыхание, слышала его тяжёлое сопение. Он долго смотрел вниз на улицу, потом попытался встать на задние лапы, держа передние en haut над головой грациозно, как только мог, но выдержал недолго и быстро встал снова на все четыре лапы. Для Пирожковой не оставалось никаких сомнений: собака Нуреева тайно разучивает танцевальные па, она едва могла в это поверить. Как же ей себя вести? Похвалить животное, показать, что она знает его тайну, или же тихо наслаждаться зрелищем и не подавать виду, что она о чём-то догадывается? Ольга выбрала пока последнее, но долго не могла заснуть от волнения. Она не могла сдержаться и будто невзначай протянула с постели руку и погладила Обломова по голове нежно, поощрительно, когда тяжело дышащий пёс давно уже лежал на своём одеяле перед её постелью и видел во сне, как одетые в красивые национальные костюмы мужчины стремительно танцевали украинский гопак в 2/4 такта.