Ярослав Астахов - Чудовище (сборник)

Как именно было дело шесть месяцев назад? – спрашивал себя Веспов, пока пил воду и тонкое стекло стакана в его дрожащей руке стукалось о его зубы. Шесть месяцев – инкубационный период …

И вот он вспомнил.

…Последний демон отделился от ее плоского, искажаемого безумием лица, как воздушный шар, поднявшийся со дна озера сквозь его поверхность. Исчадие преисподней зависло над остановленным, с черными трепещущими тенями, серым лицом. И медленно повернуло в сторону Арсения рыбью, с выпученными неподвижно глазами, голову. И сонно раскрылась пасть – не очень-то и большая, беззубая, напоминающая провал в пустоту кротовьей норы.

И демон выдохнул на Арсения медленное клубящееся, флюоресцирующее и перетекающее, живое облако.

А изгоняющий был измотан к этому времени поединками с четырьмя предшественниками последнего. А этот был именно последний, как ведал Веспов по верным, давно ему открывшимся признакам. И вот, наверное, именно поэтому изгоняющий допустил ошибку – расслабился. Он оказался полностью не готов. Он даже и не предвосхитил такую возможность: увидеть облако . И Арсений, вместо того, чтоб действовать, заворожено смотрел его прихотливые переливы, как будто бы любуясь диковиной.

Полупрозрачное и текучее, и такое мягкое – на вид – облако ударило в живот и грудь Веспова словно гранитный вал. Конечно же, это именно и был он – знаменитый плевок диавола , о котором его неустанно предупреждал Учитель. Отрава, месть изгоняемого, опаснейшая из всех напастей, какие только может испытать на себе практикующий экзорсист.

И вот, Арсений упал, бесчувственный, около ножек этой ветхой кушетки, на которой была распростерта женщина, освобожденная только что. И не омылся водою на семи травах , не выпил, совершая крестное знамение, святой воды, когда его привел в сознание ее муж… А следовало бы! Очень, очень следовало бы так сделать. Немедленно по близком знакомстве с плевком диавола. Но изгоняющий был как выжатый. Он полностью отупел от жестокой усталости напряженных дней. И он – ни о чем не вспомнил. Не только, что немедленно сразу после, но даже и вообще…

Мы грешные, как и все, – говорил, бывало, учитель Веспова. – Мы в состоянии ошибиться… но помните: изгоняющий – в точности, как сапер – ошибается один раз!

Исторгнутые демоны мстят; отрава, что изрыгают некоторые из них, содержит эмбрионы хлума и сарги . Сие есть преисподние существа иного порядка, чем те, которые стремятся своей волевой энергией одержать людей. Для хлума, сарги и некоторых других человек скорей инкубатор (как в американском фильме «Чужие», – усмехнулся тогда учитель, рассказывая).

Хлум вызревает медленно. Почти что не сокращая, даже, срок пребывания на земле носителя своего. Но человек становится безразличным и тусклым. И у него выпадают волосы. И он перестает различать цвета.

Иное дело сарг а . Его вынашивание откликается в тебе болью. Приступы ее коротки, как удар штыка, но почти что невыносимы. Нередко получивший в тело саргу помирает на третий или четвертый приступ, не выдержав такой боли. А демону безразлично. Он может перескочить в любого, кто окажется рядом с умершим, и дозреть в нем. Затем он разрывает изнутри носителя своего и проваливается в один из Нижних Миров. И там из него вырастает неописуемое чудовище, творящее уже такие зло и кошмар, о которых, милостью Божией, даже невозможно помыслить здесь, на земле…

Как я об этом расскажу Дайне? – думал Арсений. А с губ сорвалось само. И Дайна только стала тогда белее лицом и спросила:

– Хлум это… или сарга?

– Сарга.

Он мог бы и солгать, в принципе. Он мог бы и вообще ничего Дайне не говорить. Но между этими двумя людьми так уж повелось изначала, что не было у них друг с другом ни в чем никакой неправды. И очень они дорожили этим. И просто не могли уже ни о чем говорить иначе, нежели как оно вправду есть.

…Итак, ты носитель сарги, – мысленно произнес изгоняющий, глядя в зеркало. И отвернулся. И обхватил голову руками. – За что? Почему не с кем-то другим?! Я послужу инкубатором для уродливой потусторонней твари. Меня зароют в землю и позабудут… За что?!

Арсений запрокинул голову вверх и отнял от глаз ладони. Промысел или случай, но вышло так, что перед его потерявшимся, тусклым, почти уже как неживым взором оказался иконостас. И встретились глаза изгоняющего с устремленным во глубину их взглядом одного из святых. Арсений созерцал печальное лицо Государя, пронзительное в своем спокойствии. Тогда невольно вдруг припомнились слова песни, которую поет праведница земли русской: