Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

– В гостиницу, я переоденусь, – велел Сорокин.

На аэродроме попался ему один капитан. Знакомая физиономия. Мелькал где-то. Сорокин припомнил. Конечно же, в политотделе армии глаза мозолил. Неприятный тип, на гиену похож чем-то, заискивающий, вечно увивающийся.

Капитан развлекал разговорчиками ярко накрашенную, с намеренно расстегнутой на лишнюю пуговицу блузкой, женщину, на которую засматривались, сглатывая слюни, охранявшие въезд на аэродром и пересылку часовые. Завидев генерала Сорокина, капитан подбежал помогать вытаскивать из «Волги» коробки с импортной техникой и чемоданы. Даже Сашка удивился, что капитан вежливо отнесся к нему, солдату, и взял у него коробку, чтобы донести до литерной площадки.

– Нельзя ли будет потом, товарищ генерал, воспользоваться вашей машиной, – попросил капитан, – доехать до штаба? Я бы один-то запросто и на броне доехал, но тут, понимаете, такое дело. Вот, – он подозвал жестом, – из отпуска вернулась сотрудница штаба тыла, а машина куда-то подевалась. Больше часа ждем.

– Очень приятно, товарищ генерал, – напустив застенчивость, сказала женщина, назвалась: – Люся.

При виде столь пышной особы, глаза Сорокина заблестели. Он незаметно, отвернувшись к подруливающему самолету, облизнул сухие губы, чтобы легче было их развести в улыбку, представился:

– Алексей Глебович, – и, к собственному стыду, заметил, что смотрит не в глаза женщине, а на пышную грудь. Это смутило его и он дал добро капитану.

Надо же, пронзило генерала, а ведь я, пожалуй, такими голодными глазами на нее уставился. А она заметила это, и лукаво улыбнулась. В следующую командировку я ее разыщу, дал себе слово генерал, она по-моему не против. Какие кадры пропадают!

Кадровые военные носить обычную одежду не умеют, и чувствуют себя даже в хорошо скроенном костюме непривычно, неуютно, скованно. Особенно же несуразно выглядят без формы и погон генералы, потому как они редко в состоянии забыть о собственной значимости, и не умеют оторваться от армейского мира, который вырастил их. Пожалуй что, им не хватает подспорья, той форы, которую дает генеральский мундир.

На аэродроме Сорокина никто не провожал, и никто в лицо не знал, и на какой-то миг он даже растерялся и забеспокоился, что примут его за обыкновенного работника какой-нибудь второсортной службы, технического специалиста или советника захудалого, например, и позволят себе какой-нибудь невежливый выпад по отношению к нему. Потом придется делать строгий вид, и повышать голос, и объяснять, что он генерал такой-то, из оперативной группы министерства обороны. Это всегда крайне неприятно – генералу, да оправдываться. Надо было лететь в форме, ругал он себя.

На его счастье приехал ЧВС. Он в первый момент не узнал Сорокина в штатском, но затем почтительно приветствовал, проводил к спецрейсу в Союз. Как сообразил позднее, уже в самолете, Сорокин, ЧВС приехал на аэродром неслучайно. Дальновидным был начальник Политотдела. Не успел особо подружиться с Сорокиным, так хоть проводить приехал. Чины, звания и должности в Советской Армии – дело темное, дело деликатное, и кто окажется наверху, редко известно заранее.

– Домашний мой телефон тоже на всякий случай запишите, – предложил Сорокин.

– Добро, – ЧВС гордо продемонстрировал на запястье японские часы-записную книжку. Кончиком ногтя нажал на малюсенькие кнопочки, часы запипикали. – Записываю.

– Дорогие? – маскируя интерес и нахлынувшую зависть, спросил Сорокин.

– Не дешево, – ЧВС задумался. – Какой же тогда курс афгани был? Чеков… Нет, не стану врать. Не помню точно. А хотите я вам закажу? Передам в Москву с кем-нибудь.

– Я подумаю.

Вот и закончилась командировка в Кабул. Подводить ее итоги рано. Люди военные подводят итоги, когда результаты налицо – когда очередное звание присвоено, когда приказ о назначении на новую должность пришел, когда награда находит героя. И все же, Сорокин не сомневался, что поездка в Кабул прошла на пятерочку с плюсом. Начальство осталось довольным. Успешная командировка на войну – дело архиважное. А он не просто проторчал в штабе, он решал сложные политические вопросы, ездил на боевые, докладные записки писал, и потому улетал в Москву с сознанием, как сам он для себя определил, выполненного долга.

Он заручился расположением влиятельных, видных руководителей: в посольстве, в советническом аппарате, заимел дружелюбную поддержку «папы». Непременно вспомнит, позовет вновь, не забудет. Честно и открыто всегда держался с «папой» Сорокин. Не выскакивал, не лез с суетливыми предложениями, а показывал во всем взвешенность, рассудительность, и, конечно, отменную исполнительность, умело оценивал сложные вопросы, и грамотно выкручивался из сложных, запутанных ситуаций. Заслужил похвалу. Еще раз вспомнил, как проводил его «папа», загордился.